Анри Лефевр - Производство пространства
Есть ли предел у этого вкратце описанного нами переходного процесса? Настанет ли момент, когда фаллически-видео-геометрическое пространство победит все прочие виды и формы восприятия?
Даже если встать на революционную точку зрения, увидеть в великих революциях одни только «положительные» последствия весьма сложно. Французская революция породила такие противоречащие друг другу явления, как нация, государство, индивидуализм, право (современное, то есть переработанное, «усвоенное» римское право), рациональность, обязательная военная служба, даровой солдат, непрекращающаяся война. Не стоит забывать и о том, что исчез сохранявшийся с античных времен коммунальный контроль за политической властью. Сюда же добавляется буржуазия, капитализм. Одним словом – всеобщее насилие.
К числу прямых и косвенных последствий революции можно отнести и окончательное оформление абстрактного пространства, пространства фаллически-видео-геометрического. Разумеется, данный эффект не проявляется как таковой. О нем не говорится ни в одной из статей Кодекса Наполеона. Но – повторим вслед за Гегелем – самые творческие исторические периоды были и будут самыми мучительными. На смену производству идет учет, оформление. А порой и счастье, которое пишется лишь на «чистых листах» истории. Появление и оформление абстрактного пространства не поддаются точной датировке: это не события и не конкретные институции. И тем не менее сейчас, в конце ХХ века, абстрактное пространство перед нами. Невозможно понять процесс его возникновения, не отказавшись от расхожих категорий «сознательное» и «бессознательное», равно как и умозаключений, основанных на этих понятиях. Нет ничего более «сознательного», чем использование метафор, ибо они неотделимы от речи, а значит, от сознания; и в то же время нет ничего более «бессознательного», если при анализе учитывать содержание, проявляющееся при употреблении слов и понятий. Здесь важнейшую роль может сыграть критика текста, медленное и вдумчивое составление «словарного корпуса». Разве не пережил романтизм, сам того не ведая, момент перехода к абстрактной пространственности от более непосредственного восприятия? Не этот ли конфликт, заслоненный иными, более заметными потрясениями, проходит через весь романтизм, а значит, одушевляет его? Вот лишь несколько кратких замечаний. Разве не обозначен момент перехода в некоторых формах романтической поэзии? Не служит ли она вратами – или украшением этих монументальных врат? Разве поэзия Гюго, к примеру, не влечет за собой торжество визуального, фаллического, обожествленной геометрии? «Визионер» упоминает пропасти, глубины, «зев тьмы». Он извергает (слова). Он жаждет победы света над тьмой, думает о триумфе Логоса. Его стихи – вереница грохочущих визуальных метафор. Око (Бога, Предвечного Отца) помещено в могилу. Звуки флейты режут кружево. Окровавленный поросенок восстает из пыли, в которой он умирал, и именно он перевешивает на весах вечности. «Ничтожный хряк и Бог взглянули друг на друга»[149]. Торжество взгляда. Глупость или гениальное озарение? Ложная дилемма. Эпический тон! Зрение и Взор, Свет и Небеса одерживают победу; что они делают с врагом? Рассеивают его. Все население сумерек – обитатели ночи, джинны, далекие предки, демоны – исчезает на рассвете. Перед светом чего? Что это за тьма? Что за наука? Пред взором «небесного жреца на этой звездной ниве»[150].
Разве порог не перейден?
V. Противоречивое пространство
V. 1
Если существует наука о пространстве (геометрия, топология), то не может быть противоречий пространства. Если в социальном пространстве как таковом заложена структурная двойственность (дуальные свойства), то не может быть противоречий пространства: двойственность не означает конфликта, наоборот. Если пространство – это действительно когерентное место (или совокупность мест), если оно в самом деле обладает ментальной реальностью, то не может быть противоречий пространства. Диалектическая мысль, от Гераклита до Гегеля и Маркса, всегда связана с временем; в противоречиях сказываются (выражаются) силовые отношения, столкновение сил в истории (в истории вообще).
Иллюзия транспарентного, «чистого», нейтрального пространства (философская по происхождению, но получившая распространение в западной культуре) рассеивается очень медленно. Сложность пространства уже показана в различных ученых трудах (по истории, физике, физиологии, лингвистике и т. д.). Социальное пространство, помимо «чистой» ментальной формы, содержит четкие отличительные «черты», которые не существуют отдельно от формы, как некое внеположное, добавленное к ней содержание. Их анализ выводит пространство из сферы (ментальной) абстракции и позволяет понять, каким образом оно обретает конкретное (практическое) бытие.
V. 2
Можно ли ограничиться лишь идеей «плюрального», «полископического», «поливалентного» пространства? Нет. Необходим более глубокий анализ. Прояснив основные понятия, следует для начала заново поставить вопрос: «Существует ли логика пространства? Если да, то каково ее определение и значение? Имеет ли она границы и каковы они? Если нет, то в какой именно точке начинается то, что не сводится к логической форме? Где мысль, исходящая из “чистой” формы, наталкивается на препятствие, и каково это препятствие? Непрозрачность и плотность? Сложность? Чувственное содержимое и нередуцируемая практика? Остаток, не поддающийся анализу?..»
Критика картезианской концепции пространства и ее современных философских ответвлений не влечет за собой ipso facto критики пространственной логики. У Декарта пространство постигается интуицией (intuitus). Субъект, пусть и ясно определенный, с рождения взрослый и обладающий зрелым самосознанием, а значит, слегка отстраненный от «реальности» и «мира», тем не менее понимает «объект» – пространство, возникающее не в результате умозрительных построений или переработки чувственного восприятия, но данное разом в своей сверхчувственной чистоте и бесконечности, – лишь чудом, благодаря божественному вмешательству. Логикой, в отличие от картезианской интуиции, обусловлена лишь сеть основополагающих отношений «объекта».
Современная мысль предпринимает немало усилий, стремясь свести к логике целые отделы реальности, или, если угодно, обусловить (определить) отдельные области, опираясь на логические положения о когерентности и связности, равновесии и управляемости; рассуждают о логике живого, логике социального, логике рынка и товара, логике власти и т. д., предварительно не определив, что такое логика и каковы ее границы. Дабы не прибегать к диалектике, бесконечно множат количество логик. Что подрывает логику как таковую.
V. 3
Логические отношения – это отношения инклюзии-эксклюзии, конъюнкции-дизъюнкции, импликации-экспликации, итерации-реитерации, рекуррентности-повторения и т. д. Положения, оценки, понятия, последовательности понятий либо включают друг друга и являются результатом инклюзии, либо же друг друга исключают. Логические отношения не предполагают никакой предсуществующей им «реальности» или «истины». Их можно представить в виде геометрических фигур: круги, большие и поменьше, вписанные друг в друга, будут символизировать понятия. Подобное изображение – всего лишь иллюстрация отношений, которые вполне способны обойтись без нее, ибо они сугубо формальны. В логических отношениях заключено (необходимое и достаточное) основание отношений математических, отношений фигур, множеств, групп (ассоциативность, коммутативность и т. д.).
Безусловно, в пространстве практики и в практике пространства имеют место отношения инклюзии-эксклюзии, импликации и экспликации. Социальное пространство – пространство общества – окружает «человеческое существо», предстает перед ним не как картина, не как зрелище или зеркало. Человек знает, что обладает неким пространством и что находится в этом пространстве. Он обладает не только видением, зрелищем, объектом созерцания; он действует, располагается в пространстве как его активный участник. И в этом качестве заключен в целый ряд предполагающих друг друга оболочек, чья последовательность служит объяснением социальной практики. В антропологической перспективе, то есть в так называемом архаическом, или крестьянском, обществе, имеет место, во-первых, тело (проксемика), во-вторых, жилище и «элементы жилища», затем соседнее окружение, сообщество (поселение, деревня), угодья (пахота, луга и пастбища, рощи и леса, места охоты). По ту сторону всего этого – странное, чуждое, враждебное. По эту – телесные члены и органы чувств. Ребенок, ошибочно считающийся простейшим существом (видимо, потому, что он непродуктивен и зависим), должен, подобно пресловутому «первобытному» человеку, совершить переход от пространства своего тела к своему телу в пространстве. А от этой операции – к восприятию и осмыслению пространства. В терминах предпринятого нами анализа отправной и конечной точкой данной последовательности действий служат объективные «свойства»: материальные симметрии и дупликации, на которые накладываются инклюзии-эксклюзии. Инклюзии включают в себя эксклюзии: существуют места, по различным причинам запретные (сакрально-проклятые, гетеротопии), и места разрешенные или рекомендованные; отсюда – драматическая оценка частей и разделений пространства, противопоставление благотворного и пагубного в их отличии от нейтрального.
