Язык и сознание: основные парадигмы исследования проблемы в философии XIX – XX веков - Александр Николаевич Портнов
Это направление мысли Потебня развивает в последующих главах книги. Раз нечленораздельный звук способен дать только самое начальное качество взаимопонимания – интерсубъективности, естественен вопрос о том, что именно в артикулированном, членораздельном языке делает его столь эффективным орудием взаимопонимания. В этой связи Потебня обращает основное внимание на природу значения слова. Здесь он действительно несвободен от «психологизма» и «субъективного идеализма», как, впрочем, и весь XIX век. Рассуждая о становлении языка, он полагает, что важнейшими его этапами были такие:
1) превращение междометия, как среднего между неязыковым и языковым звуком, в слово и
2) осознание человеком того содержания, которое он вкладывает в слово.
Это связано, по его мнению, с падением напряженности чувства, «владеющего человеком», который произносит междометия, и превращение «языка чувства» в «язык мысли» «в человеке, взятом отдельно, независимо от связи с обществом»[667].
Когда Потебня рассуждает о том, что человек, создавая слово, должен «заметить свой собственный звук», осуществить акт рефлексии над адекватностью соотношения звучания и содержания, то он, по сути дела, пытается вскрыть две взаимосвязанные вещи: структуру значения слова и структуру языкового сознания. В отношении структуры значения он обращает внимание прежде всего на то, что позже получило название мотивированности языкового знака. Для Потебни не подлежит сомнению, что в генезисе словесный знак должен отражать в своей фонетической структуре образы сознания, возникающие при восприятии того или иного предмета. В движении от нечленораздельного звука к междометию должен, таким образом, возникнуть некий прерыв непрерывности, связанный с «уловлением» отличительных черт образа и нахождением для него вторичного образа-звука. Надо сказать, что здесь Потебня не вполне самостоятелен. Он развивает некоторые идеи Г. Лотце, который одним из первых начал исследовать фонетический символизм. Лотце весьма проницательно отметил, что независимо от того, насколько адекватно мы передаем образы, получаемые от внешних предметов, с помощью звуков, «достигаются ли этим результаты, убедительные для всех или нет», в любом случае способность передавать одни виды чувственных впечатлений с помощью других является одной из «естественных стихий нашей чувственности и имеет неизмеримое влияние на все наше миросозерцание»[668].
Заслугой Потебни следует считать настойчивое проведение им мысли о том, что значение слова не только первично мотивировано чувственными образами, но благодаря словесной фиксации представлений они приобретают качество интерсубъективности. Первоначально, как мы помним, звук изображал «мыслимые явления». Затем примарная мотивированность постепенно диссоциируется. Происходит то, что Потебня называет «забвением внутренней формы слова». В то же время
«чувственный образ – исходная форма мысли – вместе и субъективен, потому что есть результат нам исключительно принадлежащей деятельности и в каждой душе слагается иначе, и объективен, потому что появляется при таких, а не других внешних возбуждениях и проецируется душою»[669].
Вот эта-то объективная сторона чувственного образа может, как совершенно верно отмечает Потебня, отделяться от субъективной только посредством слова. Но эта задача осуществляется не изолированным индивидуумом. Потебня многократно возвращается к мысли о том, что
«наши душевные состояния уясняются нам лишь по мере того, как мы их обнаруживаем, даем им как бы самостоятельное существование, находя их, например, в других или выражая в слове» (курсив мой. – А.П.).
Одновременно «те особенности нашей душевной жизни, которых мы не выразим никакими средствами и которых мы не увидим ни в ком, кроме себя», останутся для нас «навсегда темными»[670].
В рассуждениях Потебни мысль о том, что слово есть средство понимать себя, и лишь затем средство понимать других, может быть разложена на ряд составляющих. Во-первых, уже само значение слова, в которое входит и индивидуально-чувственный момент, но в котором преобладает момент интерсубъективности, обеспечивает взаимопонимание. Как отмечает Потебня, прежде всего именно тем, что
«признак, выраженный словом, легко упрочивает свое преобладание над всеми остальными, потому что воспроизводится при всяком восприятии, даже не заключаясь в этом последнем, тогда как из остальных признаков образа многие могут лишь иногда возвращаться в сознание»[671].
Но выделение и закрепление этого признака происходит, по Потебне, в социуме и для социума и как основа номинации служит, весьма проницательно отмечает Потебня, для дальнейшей разгрузки сознания. Как известно, в философии и психологии до сих пор спорят о том, может ли слово выражать только понятие, либо оно выражает также и наглядный образ. Потебня, на наш взгляд, совершенно правильно решает эту проблему: слово может одинаково выражать и чувственный образ и понятие, но человек
«некоторое время пользовавшийся словом, разве только в очень редких случаях будет разуметь под ним чувственный образ, обыкновенно же он думает при нем ряд отношений».
Развитое сознание, подчеркивает Потебня, использует слово так, что оно
«становится чистым указанием на мысль, между его звуком и содержанием не остается для сознания ничего среднего»[672].
Поэтому словесное мышление, применяющее представления, первоначально связанные со словом, может этими представлениями и пренебречь, в результате чего мы способны
«думать сложными рядами мыслей, не вводя почти ничего из этих рядов в сознание».
Таким образом, роль слова в мышлении может быть сравнима с буквенным обозначением численных величин в
