Язык и сознание: основные парадигмы исследования проблемы в философии XIX – XX веков - Александр Николаевич Портнов
Если говорить же о системе саморегуляции в терминах символического интеракционизма, то на первый план выходят интериоризированные личностью нормы, ценности, идеалы. Они существуют в самосознании не в абстрактно-всеобщей форме, но преломленные через историю развития данной личности. Здесь важно подчеркнуть, что в отличие от многих концепций сознания в данном случае в его структуру входит и «телесное Я», причем не только в когнитивном отношении как, скажем, схема тела, обеспечивающая устойчивость сенсомоторного каркаса психики, но также и своей психоэмоциональной стороной.
Более важным аспектом является следующий. В структуру сознания и самосознания человека включаются многочисленные компоненты, бывшие сначала внешними, существующими в общении интерсубъективными регуляторами поведения. Затем они подвергаются схематизации, символизируются и «уходят внутрь», интериоризируются, превращаясь тем самым во внутренние регуляторы сознания. Таким образом Я-концепция превращается в регулирующую инстанцию сознания личности. В рамках этой концепции может быть рассмотрено и языковое развитие личности. Языковая или, более широко, семиотическая способность в таком случае предстает как одна из составляющих сознания в целом, но также и как компонент Я-концепции. При этом через призму Я-концепции так или иначе рефлектируются социально данные условия и возможности коммуникации, она выступает в качестве особого среза самосознания.
В настоящее время существует ряд работ, в которых как сам язык, так и его усвоение в онтогенезе рассматриваются через призму понятий символического интеракционизма. Представляется, что их анализ будет полезен для раскрытия нашей темы.
Как мы упоминали выше, в интерпретации Мида возникновение и развитие сознания – процесс, обусловленный взаимодействиями сознания ребенка и взрослого, взаимодействиями, понимаемыми в соответствии с исходной бихевиористской установкой вполне натуралистически. В этих взаимодействиях и возникают значения и знаки. Хотя сколько-нибудь разработанная классификация типов значений и знаков отсутствует, тем не менее из контекста следует, что речь идет о двух типах знаков – «жестах» и знаках национального языка. Последние рассматриваются в самом общем плане, виды и уровни знаковости никак не уточняются автором. В современных работах, напротив, символико-интеракционистский подход используется, чтобы дать более глубокий анализ как структуры языка, так и механизма его формирования и функционирования.
Ю. Хабермас в работе, выполненной в рамках символико-интеракционистской методологии, ставит перед собой задачу объяснить, как происходит становление способности быть субъектом речевого общения[654]. Автор совершенно верно отмечает, что становление самосознания неразрывно связано со способностью не только фактически быть субъектом речевого общения, но и осознавать это обстоятельство. Поэтому, считает он, одним из важнейших моментов развития сознания в онтогенезе является появление способности говорить в первом лице. Механизм, с помощью которого человек овладевает этой способностью, предстает в интерпретации Хабермаса в следующем виде. Для того, чтобы возникло самосознание и соответствующая ему лингвистическая способность, человек должен научиться считаться со следующей, как он выражается, «системой отграничителей Я» (Ich-Abgrenzungen): объективностью внешнего мира, нормативной природой общества, интерсубъективностью языка, субъективностью собственной «внутренней природы» (Subjektivität der inneren Natur). Интерсубъективная природа языка находит свое выражение в речевых актах. В трактовке последних он в основном следует школе Остина – Серля[655]. Выполнить речевой акт, как он понимается в этой концепции, означает: произнести членораздельные звуки, принадлежащие общепонятному языковому коду; построить высказывание по правилам грамматики; соотнести его с действительностью, осуществив речение (Sprechakt); придать речению целесообразность и целенаправленность, превращающую его в так называемый иллокутивный акт, т.е. в выражение коммуникативной цели в ходе произнесения некоторого высказывания, и, наконец, вызвать те последствия, которые заложены в значении речевого акта, – воздействовать на сознание и (или) поведение адресата, создать новую ситуацию, например объявить вечер открытым, экзамен – сданным и т.п. (перлокутивное значение).
Рассматривая онтогенез сознания, Хабермас считает целесообразным достаточно строго различать когнитивное и коммуникативное развитие. Язык, указывает он, содержит систему средств референции, которая вполне обеспечивает надежное различение предметов в мире. В каждом языке, отмечает он, существуют средства для классификации предметов и указания на их отношения, которая в конечном счете основывается на когнитивных операциях доязыкового уровня. Сочетание довербального «конкретного» познания и знаков языка делает возможным, как он считает, «когнитивное проникновение» в мир. Коммуникативное же «проникновение» в «нормативную реальность общества» обеспечивается за счет системы личных местоимений и речевых актов, существующих в каждом языке. При этом усваивается умение отличать пропозициональное содержание речевого акта от перформативного[656]. Хабермас совершенно верно считает, что понимание и использование таких различий предполагает развитую субъективность и интерсубъективность, которые формируются отнюдь не автоматически, а в связи с развитием Я-концепции. Речевое, когнитивное и, как он выражается, интерактивное, т.е. связанное с умением принимать и понимать различные социальные роли, развитие, в свою очередь, влияет на кристаллизацию Я-концепции.
Первой ступенью «проникновения» в мир коммуникации является, по Хабермасу, «символически опосредованная интеракция», т.е. взаимодействие между ребенком и взрослым с помощью тех или иных знаковых средств, и прежде всего – с помощью речи, осуществляемой в контексте практического действия и тесно увязанной с конкретной ситуацией. На следующем этапе ребенок учится различать интерактивное, когнитивное и экспрессивное употребление языка. На третьем – он в состоянии перейти от коммуникативных действий к дискурсивным операциям, т.е. к аргументации. Важными моментами в рассуждениях Хабермаса нам представляются следующие: на второй ступени происходит дифференциация интерсубъективных отношений между ребенком и взрослым и выделение ребенком пропозициональной функции в качестве особого семиотического механизма. Это, в свою очередь, приводит к выделению когнитивного модуса употребления языка, ориентированного на выражение повествовательного типа, а также независимой от ситуации референции. На третьей ступени осуществляется окончательное выделение языка из практического контекста, появляется способность различать пропозициональный, иллокутивный и перлокутивный аспекты его употребления. На более поздних ступенях речевого и мыслительного развития возникает не только способность полной деконтекстуализации речи, но и способность построения гипотетических конструкций, в основе которой лежит разделение – умственное и речевое – модальностей бытия (сущность и явление, бытие и долженствование и т.п.). В свою очередь, считает Хабермас, на этой ступени достигается окончательная дифференциация семиозиса: план выражения уверенно отличают от плана содержания, что приводит к появлению способности сознания действовать только в представляемом и воображаемом мире речевых конструктов. Появляется возможность употребления метаречевых форм (метафоры, иронии, аллегории и т.п.).
Объективно близки к этим мыслям Хабермаса, хотя и сформулированы совершенно самостоятельно, взгляды философа языка, лингвиста и психолингвиста М. Хэллидея[657]. Он рассматривает язык как систему семиотических средств сознания. На первый план в его концепции выходит система речевых умений, навыков, заключенная в текстах. Наиболее явное проявление сознания, по Хэллидею, это манифестация способности строить речевые акты и тексты. Построение и понимание текстов – это достижение высшего уровня интерсубъективности сознания, т.к. оно предполагает включение человека в мир общих всему
