Язык и сознание: основные парадигмы исследования проблемы в философии XIX – XX веков - Александр Николаевич Портнов
Каким бы конкретно не был механизм перехода от жеста-действия к слову, результатом его, по Миду, является появление такого семиотического средства, которое дает значительные преимущества для функционирования разума. Это средство – язык. Его главное преимущество Мид видит в способности выделять, анализировать, организовывать раздражители, соединять их в соответствии со своими потребностями. Все это, полагает Мид, обеспечивает определенную свободу от непосредственного реагирования на стимулы, и тем самым обеспечивается рефлексивная позиция по отношению к внешнему миру и самому себе[636]. Другим важным следствием из идеи принятия роли или позиции «обобщенного другого» (generalized other) является представление об уровневой природе сознания личности. У Мида идея о многослойности личности и ее сознания описывается с помощью следующей системы понятий: «идентичность» (Self), «Я» (I) и «я» (me)[637].
Сфера субъективного в интерпретации Мида неоднородна в генетическом и функциональном отношении. Новорожденный человек не может считаться ни социальным, ни антисоциальным существом. Он асоциален. Социализация личности происходит, как мы уже упоминали, в силу перенесения на себя целей, желаний, установок, ролей «другого», т.е., в конечном счете, нормативно-ценностных аспектов социальной жизни, и возникновения умения регулировать свое поведение с помощью социально нормированных знаковых систем. Важным моментом в процессе становления сознания Мид считает появление так называемой «идентичности». Если мы правильно понимаем Мида, то этот термин обозначает ту часть или подструктуру сознания, субъективности, в которой происходит внутренняя объективация опыта. Правда, у Мида можно найти совершенно бихевиористские формулировки, тем не менее общий смысл таков: наряду с нерефлектированными уровнями сознания, с переживанием «простого бытия в мире», со структурами чувственного познания и чувственной памяти, присущими и животным, существуют такие виды субъективного опыта, которые могут быть предметом собственной рефлексии.
Они не представляют собой нечто разрозненное и фрагментарное, но, напротив, образуют устойчивое ядро сознания и личности. Вокруг него и с помощью его организованы, например, наше мышление, восприятие, воспоминания, наконец, телесный опыт. Мид подчеркивает, что наше тело может очень разумно действовать, но «чувство идентичности» не достигается, и, напротив, можно потерять некоторые телесные органы, с помощью специальных оптических приспособлений искажать схему собственного тела так, что отдельные части начинают казаться нам чем-то абсолютно чуждым, но все это не затрагивает серьезно «идентичности». Она выступает в первую очередь как смысловой центр личности, в котором происходит не только самообъективация сознания, формирование отношения к себе как объекту[638], но и соотнесение всего текущего опыта с ценностными механизмами личности. «Идентичность», считает Мид, в своей основе имеет социальный характер и возникает из общественного опыта, под которым он опять же понимает в основном (если не единственно) способность принять позицию другого в процессе коммуникации. Когда «идентичность» приобретает развитые формы, она сама создает для себя свои социальные предпосылки.
Однако и «идентичность» не есть нечто в себе абсолютно целостное и однородное. Во-первых, отмечает Мид, в ее структуре могут быть более осознаваемые и произвольные подструктуры. В одних случаях наши действия – практические и речевые – полностью совпадают с ясно осознаваемыми намерениями. В других – мы неожиданно получаем результат, отличный от планируемого. В коммуникативном процессе далеко не все содержание «идентичности» подлежит выражению: есть такие ее части, которые существуют только в соотнесении с самим собой[639]. Иными словами, если расширить трактовку Мида, они не вербализованы, не вербализуются актуально и, возможно, не должны вербализоваться никогда.
Эту диалектику осознаваемого и неосознаваемого в целостной личности и ее сознании Мид пытается выразить с помощью понятий «Я» и «я». Отмечая, что «многослойность личности в известных границах нормальна»[640], Мид предлагает структурировать эту многослойность следующим образом. То, что он обозначает как «я» (me), – это эквивалент социальных ролей, интернализированных установок других личностей, тогда как «Я» (I) представляет собой реакцию «я» на эту установку. Эта реакция далеко не всегда направлена против установок общества, но тем не менее всегда включает в себя момент спонтанности, свободы, инициативы[641]. Реальная личность – это диалектика «Я» и «я». Понимая мышление в целом как внутренний «разговор», Мид уточняет это представление следующим образом: мышление это разговор между «Я» и «я», или «обобщенным другим»[642].
В методологии Мида, как нам представляется, намечены следующие важные моменты. Генезис сознания неотторжим от предметной деятельности. Между предметными действиями и знаками ни онтологически, ни гносеологически нет абсолютных барьеров – предметное действие, будучи поставлено в определенное отношение, приобретает свойство знака. В свою очередь, эти первичные знаки выступают средством социализации, подключения индивида к социуму. Принятие ролевых установок является дальнейшим шагом в наполнении сознания значениями. Ролевые установки также, по сути дела, выступают как явления знаковой природы: материальным «телом» языка, «носителем значения» должны являться «образы» социально нормированного поведения, неотделимые от их обобщенных носителей. Мы не случайно написали «должны», т.к. у Мида, в соответствии с его бихевиористской установкой, речь идет все же о «реакциях». Сознание, по Миду, «самоуправляемо»: знаки языка, а также предметы, наделенные социальным значением, закрепленным и в языке, ролевые установки – все это становится частью сознания личности в качестве механизма ее ориентации и саморегуляции. Если отвлечься от бихевиористской терминологии Мида, то можно считать, что ему удалось вскрыть ряд весьма существенных моментов генезиса сознания. Вместе с тем следует указать на ряд моментов, которые полностью или почти полностью отсутствуют в его концепции.
Прежде всего это касается формирования мышления. Хотя предметному действию
