Средневековая философия и цивилизация - Морис де Вульф
IV. Космополитические тенденции
В свете этой тенденции в направлении единства мы можем лучше понять еще один аспект средневековой цивилизации, аспект, который пропитывает все сферы ее общественной жизни и который к тому же проявляется в двух выдающихся фактах ее философской активности, уже нами отмеченной. Этим еще одним аспектом является космополитизм – тенденция оценки по универсальным стандартам.
Классификация знаний, на которую мы ссылались[142], не есть продукт какой-либо индивидуальной концепции, как то попытки, предпринятые Огюстом Контом, или Ампером, или Гербертом Спенсером; наоборот, результаты принимаются общим консенсусом мнений ученых.
Попытки идти ощупью, усилия Радульфа Арденса и даже Гуго Сен-Викторского в Didascalion («Семи книгах назидательного обучения»), а также многочисленные анонимные классификации того века исчезают. Трактаты XIII века определенно имеют дело с методологией. Так, например, труд De divisione philosophiae[143] («О разделении философии»), который Доминик Гундиссалинус написал в Толедо приблизительно в 1150 году под влиянием трудов Аристотеля и арабских философов, детально рассматривает отношение других наук к философии и взаимосвязь с различными отраслями философии.
А труд Майкла Скота, одного из его преемников в Институте Толедо, вдохновлен идеями Гундиссалинуса. К тому же существует важная работа Роберта Килуордби De ortu et divisione philosophiae[144] («Возникновение и разделение философии»), написанная приблизительно в 1250 году, и, видимо, самое достопримечательное введение в философию, созданное в Средние века; эта работа доводит до совершенства основные принципы своего учителя из Толедо, и, в то время как она привносит некоторые отличия, она не открывает ничего нового, но и не претендует на это. Далее, ту же классификацию можно найти в труде Compilatio de libris naturalibus[145], написанном анонимным автором XIII века, которая отводит место для трудов Аристотеля и арабских философов и план которой следует программе Парижского университета, напечатанной в 1255 году[146].
Короче говоря, мы находим одну и ту же классификацию у всех авторов того периода: у Роберта Гроссетеста, Фомы Аквинского, Бонавентуры, Сигера Брабантского, Дунса Скота, Роджера Бэкона и других; знания их всех отлиты по одной матрице. Данте ссылается на эту классификацию в начале своего трактата De Monarchia («Монархия»).
Она существует не только в программе обучения университета Парижа, но обнаруживается также в Оксфорде и Кембридже; более того, она служит основой приватного обучения. Я обнаружил этот факт в трактате еще не изданном, под названием Speculum divinorum et quorumdam naturalium («Зерцало божественных и некоторых природных вещей»), который был написан где-то в конце XIII века Генрихом Бате из Мехелена для графа Ги из Эно, чьим обучением он занимался; это один из немногих учебных трактатов того века, написанный для мирского правителя[147]. Эта классификация составляет основу для различных доктрин и, несомненно, для разных философских систем; томизм и аверроизм, к примеру, с готовностью были включены в нее, во многом так, как растения, по существу разные, могут расти на одной и той же почве. Это, так сказать, атмосфера, в которую вовлечены все системы, общая ментальная жизнь, которая уравновешивает системы и части систем. В те дни не было привычно, чтобы одна группировка мыслителей замышляла уничтожить предположения, выстроенные другой группировкой; они были лишены того духа отрицания, который стал столь характерным для современных философов.
Эта космополитическая тенденция в оценках была также результатом на удивление широко распространенного соглашения с одной господствующей философией, то есть со схоластической философией. Эта великая система переживала свой подъем в Париже, «мировой столице философии», и там после кризиса в ее развитии она обрела свой полный размах и продемонстрировала всю полноту своей власти.
Существование этого общего центра обучения, особенно спекулятивной мысли, способствовало до некоторой степени сохранению на полтора века единства этой доктрины. Из Парижа эта философия распространялась большими волнами в Оксфорд и Кембридж, в Италию, Германию, Испанию и повсюду. Рожденная на крыльях французского влияния, она становится интернациональной. Она объединила многочисленный сонм тех, кто был предан философии, и поэтому она могла заявить права на величайшие имена: в Англии Александр из Гэльса и Дунс Скот, в Италии Бонавентура и Фома Аквинский, фламандец Генрих Гентский и испанец Луллий, каждый из которых дает собственную интерпретацию и отмечает ее своей личностью. Так, весь Запад признавал одно и то же объяснение строения Вселенной, одно и то же представление о жизни. Конечно, то же самое было верно для теологии, как спекулятивной, так и мистической. Подобное единство мысли редко существовало в истории человечества. Это произошло в III веке нашей эры – во времена триумфа неоплатонической философии. И после XIII века это явление никогда не повторялось.
Будучи далеко не анахронизмом, этот знаменательный факт всеобщего согласия на Западе удовлетворяет глубокие устремления того времени. Ведь была единая система образования для правителей, землевладельцев и церковнослужителей; один священный язык ученых, латынь; один моральный кодекс; один ритуал; одна иерархия, одна церковь; одна вера и один общий интерес Запада к борьбе против язычества и ислама; одно сообщество на земле и на небесах, сообщество святых; а также одна система феодальных привычек всего Запада. Обычаи, характерные для этикета и рыцарства, которые родились во Франции в предшествующем столетии, распространились на все страны и создали среди знати разных наций нечто вроде родственных чувств. Сеть феодализма покрывала все социальные слои, и повсюду эта система имела общие черты. Крестовые походы научили баронов знаться друг с другом. Торговля тоже установила точки соприкосновения между французами и англичанами, фламандцами и итальянцами и предрасположила людей к образу мыслей, который больше не был местным. Повсюду труд был организован по принципу гильдий и корпораций.
Быстрое распространение готического искусства – еще один пример прочувствованной необходимости в концепции красоты, не ограниченной одной нацией. Великолепная архитектура и скульптура увидели свет на островах Франции. Соборы Санса, Нуайона, Санлиса, Лана, Нотр-Дам-де-Пари, Шартра, Осера, Руана, Реймса, Амьена, Бурже были тогда либо в процессе строительства, либо только что закончены. Венок шедевров, начатый при Людовике VII в Северной и Центральной Европе и при Генрихе II Плантагенете на Западе, был завершен и дополнен при Филиппе Августе; и именно тогда форма стрельчатой арки обрела непревзойденную чистоту и красоту. Новый стиль в искусстве отразился почти немедленно на английских соборах Кентербери, Линкольна, Вестминстера и Йорка. В
