Мальчики, вы звери - Оксана Викторовна Тимофеева
В современной психиатрии тот вид тревоги, который Фрейд называл «неврозом навязчивого состояния», существует под рубрикой «обсессивно-компульсивного расстройства» (ОКР) — так он записан в Международной классификации болезней (МКБ). Главными проявлениями этого расстройства являются обсессии — навязчивые мысли, например страх заражения или загрязнения, — и компульсии — навязчивые ритуальные действия. Типичным симптомом является, к примеру, навязчивый страх заразиться, приводящий к постоянному, доходящему до исступления мытью рук. До Фрейда это заболевание уже описывали Карл Вестфаль (1877) и Роберт Томсен (1895), однако причины его оставались неизвестны. Новизна фрейдовского подхода заключалась в рассмотрении этого расстройства с точки зрения психических конфликтов, а также в выделении его основного механизма: изоляции.
В более поздней работе «Торможение, симптом, страх» (1926) Фрейд идет дальше и разрабатывает антропологический взгляд на этот невроз, связывая страх заражения с архаическим табу на прикосновения. Прикосновение амбивалентно: оно может быть как любовным, эротическим, нежным, так и агрессивным, разрушительным. Боль смешивается с наслаждением, ненависть — с любовью. Зоны их неразличимости находятся в ведении сексуальности: «Эрос хочет прикосновения, ибо стремится к объединению, устранению пространственных границ между Я и любимым объектом. Но и деструкция, которая до изобретения дальнобойного оружия могла осуществляться только с ближней дистанции, должна предполагать телесное соприкосновение, рукоприкладство»[112].
Изоляция — это защитный механизм психики, который, согласно Фрейду, снижает возможность потенциально разрушительного контакта, «средство уберечь предмет от всякого прикосновения»[113]. Чтобы защитить себя, невротик навязчивости ставит прикосновение в центр своей запретительной системы, которая принимает форму избыточной защиты — например, от микробов и прочих внешних раздражителей. Аналогичную операцию проделывает психический аппарат, изолируя событие или поступок из потока ассоциативных связей и таким образом как бы запрещая мыслям касаться друг друга. «Лампа! Полотенце! Тарелка!» — это звучит как заклинание: чтобы защититься от побоев отца, мальчик прочерчивает вокруг себя сакральный крысиный круг. Однажды нас ударили — или, может быть, не нас, но мы видели, как бьют других, безжалостно, как крыс — и теперь мы всё моем и моем руки.
А теперь я хотела бы обратиться к другому концепту изоляции — к тому, который разработал в контексте своей критики власти Мишель Фуко, — сравнить его с фрейдовским и провести параллели между социальной и психической системами. Исследуя места сочленений между властью и телами — тюрьмы, больницы, школы, зверинцы и т. д., — Фуко пишет политическую историю болезней. В книгах «История безумия», «Надзирать и наказывать», «Рождение клиники», «Рождение биополитики» и других текстах он анализирует, как исторически изменчивые дискурсивные практики формируют наш опыт инфекций, патологий, психических заболеваний или половых извращений, — и устанавливает формы преемственности этих практик. В частности, согласно Фуко, по тому, какие решения принимаются в отношении тех или иных болезней, грозящих дестабилизацией общества, можно судить о соответствующем режиме социального и политического управления.
В лекционном курсе «Безопасность, территория, население» (1978) Фуко четко выделяет три таких режима: суверенитет, дисциплина и безопасность — и соотносит их с тремя масштабными историческими эпидемиями: лепрой, чумой и оспой. У каждого из указанных режимов имеется свой основной механизм решения проблемы эпидемии. Клиническую картину суверенитета дает исключение прокаженных; дисциплинарное общество вводит карантин, как в случае эпидемии чумы; наконец, более современный режим безопасности предполагает такие сложные практики, как вакцинация, которая стала применяться в борьбе с эпидемией оспы. Фуко располагает эти режимы в хронологическом порядке, чтобы показать, какой путь проходит власть в усовершенствовании своих отправлений, однако отмечает, что они не столько сменяют друг друга, сколько эволюционируют один в другой, так что каждый последующий режим сохраняет в себе предыдущие:
Но обнаруживая… что новоевропейские механизмы безопасности включают в себя законодательную и дисциплинарную составляющие, мы снова убеждаемся: последовательности «закон — дисциплина — безопасность» не существует. Ее не существует, ибо безопасность развертывается как движение, в рамках которого к собственным механизмам предохранения добавляются и тут же приводятся в действие старые базовые структуры закона и дисциплины[114].
В более ранних работах — «Истории безумия» (1961) и «Надзирать и наказывать» (1975) — Фуко подробнее останавливается на различии между первыми двумя режимами — суверенным исключением и дисциплинарным контролем, — а также на переходе от одного к другому. Я тоже задержусь на этом различии, которое сохраняется внутри третьего режима — безопасности, отдающего предпочтение введению и поддержанию профилактических мер.
Книга «История безумия» начинается с описания лепрозориев — поселений для больных проказой, находившихся в ведении церкви, которые распространились по Европе в Средние века. Когда проказа стала повсеместно отступать, они опустели. Однако Фуко оговаривается, что это запустение продлится недолго и вскоре бывшие колонии для прокаженных заполнятся новыми изгоями — бедняками, бродягами, преступниками, умалишенными, — однако при этом не утратят изначальный ореол проклятых мест:
Проказа отступает, и с ее уходом отпадает надобность в тех местах изоляции и том комплексе ритуалов, с помощью которых ее не столько старались одолеть, сколько удерживали на некоей сакральной дистанции, как объект своего рода поклонения навыворот. Но есть нечто, что переживет саму проказу и сохранится в неизменности даже в те времена, когда лепрозории будут пустовать уже не первый год, — это система значений и образов, связанных с персоной прокаженного; это смысл его исключения из социальной группы и та роль, которую играет в восприятии этой группы его навязчивая, пугающая фигура, отторгнутая от всех и непременно очерченная сакральным кругом[115].
История этих институций отражает основной механизм социального исключения, при помощи которого традиционные общества суверенного типа, по мысли Фуко, избавляются от проблематичных элементов. Вторая анализируемая стратегия отличается от первой тем, что никто уже не изгоняется за пределы общества, но само оно тщательно сегментируется и реорганизуется в целях поддержания внутренней дисциплины и осуществления непрерывного надзора за всеми его членами и частями. В книге «Надзирать и наказывать» Фуко, опираясь на французские военные архивы XVII века, описывает комплекс карантинных мер, принимаемых в случае угрозы эпидемии чумы:
Во-первых, строгое пространственное распределение: закрытие города и ближайших окрестностей, запрещение покидать город под страхом смерти, уничтожение всех бродячих животных; разделение города на отдельные четко очерченные
