Грамматические вольности современной поэзии, 1950-2020 - Людмила Владимировна Зубова
как неверны последние солнечные часы.
Владимир Строчков. «Осень. Сон сосен соосен несносному стону осы…» [810].
При контекстном сближении слов несомый и невесомый, уже вполне банальном, грамматическая архаичность причастия несомый устойчиво связана с высказываниями о Боге, душе, ангелах, стихийных силах.
В стихотворении Виктора Кривулина это причастие само по себе сакрализует объект действия – утраченный язык русского дворянства:
куда ни сунешься – везде журнальное вчера
чего мы ждали – жизнь перевернется
когда Четвертая, из чеховских, сестра
пройдя и лагеря, и старость, и юродство
таким заговорит кристальным языком
что и не повторить? но только нёбо ломят
студёные слова несомые тайком
весь век во рту – и век уже на склоне.
Виктор Кривулин. «Сестра четвертая» [811].
Для употребления причастий на -омый в поэзии характерна контекстная оппозиция актива и пассива:
Как лóдья с ледяным и низким днищем,
Несется к норду узкий городок,
Неся – несомый – к вышним пепелищам
(Откуда-чей – не знаю) узкий вдох.
Зимы?.. Видать, наскучило в земле ей
Приглядываться в дырочки травы…
И время мертвое приречною аллеей
Идет не поднимая головы.
Олег Юрьев. «Михайловский сад» [812].
Именно потому, что причастия на -м– отсылают к архаической, особенно библейской, грамматике, нередко встречается стремление поэтов внести книжную форму в бытовой контекст, игнорируя лексические ограничения.
Стилистический контраст повышает в ранге природное и обыденное:
Несомый жук в топимый край
вел мыслей круглый каравай
по ветру трав под вкусный свет
вот, мыслей нет.
Анна Горенко. «Несомый жук в топимый край…» [813] ;
Гуд бай, государыня рыбка!
Мне снится консервная банка
со смертью или из-под смерти,
катимая по Петербургу.
Герман Волга. «Гуд бай, государыня рыбка!..» [814] ;
так посещает жизнь, как посещает речь
немого – не отвлечься, не отвлечь,
и глаз не отвести от посещенья,
и если ей предписано истечь —
из сети жил уйти по истеченьи
дыхания – сверкнув, как камбала,
пробитая охотником, на пекло
тащимая – сверкнула и поблекла, —
то чьей руки не только не избегла,
но дважды удостоена была
столь данная и отнятая жизнь.
Владимир Гандельсман. «так посещает жизнь, когда ступня снимает…» [815] ;
То со страстью дождь, то птица: «Пити!»
Льнут к ночной рубашке безграничной,
Не давая мне одной побыти
Как желток во скорлупе яичной.
Зря я, что ль, вставала, не будя,
Ощупью отыскивала пиво
И белье сушимое брезгливо
Раздвигала, проходя?
Мария Степанова. «То со страстью дождь, то птица: „Пити!“…» [816] ;
они[817] махали, дружные, хвостом,
когда взлетала пламенная речь,
держимая за ниточку.
Потом
они вскричали: «Слава! наш летучный!
наш небывалый мышка-пустонавт!
Прощай, наш фрэнд! Алас на нас!
Гуд навт!»
И мышка улетела в потолок,
помахивая цыпочками ног.
Александр Левин. «Модель космического корабля „Восторг-один“ Конструктор № 2 для продолжающих» [818]
Ср: держать речь, неудержимый;
Не умереть и не сойти с ума,
Пока полна несомая сума.
Как объяснить, как это объяснить:
Такую прочность обретает нить,
Такую власть – невинный голосок:
«Хлеб, молоко и сахарный песок…»
Зоя Эзрохи «Голосок» [819].
Причастия на -имый весьма продуктивны в авторском формообразовании:
Учительски преклонный ученик
в который раз прилаживает ранец
к своим летам, где более привык
учить, чем, пересматривая глянец,
учимым быть, но в том и передел,
и данностью простёртая наука,
чтоб вычленять назначенный удел
и до, и после прохожденья звука.
Эдуард Хвиловский. «Восемь восьмистиший» [820] ;
Сквозь редкие осечки да седины
следя свой облик, зеркалом сердимый,
земную жизнь пройдя за середину
и находясь вполне среди своих,
не убоимся, именитый стих
друзьям примерив, сим утешить их.
Дмитрий Бобышев. «Привал интеллигентов» [821] ;
Фома:
Слюды здесь нет, искать ее напрасно
Она в горах, где качеством алмазным
Прообразует блеск сулимых нам миров
И чтобы не томить тебя рассказом,
Знай, глупая, – из прочиих даров
Мир этот лучше всех – клянусь клюкой и плешью
А ты, уродина, себя горошком тешишь.
Анри Волохонский. «Фома…» [822] ;
Танцор исчез. Остался только танец,
классическая взвесь кружимых звезд.
Он – Тот, Кто первым слово произнес,
язык движений тихими устами
заставил длиться. Слышишь до чего
неслышно все меняется, стараясь
не выдать тайну танца тайну танца,
которая движением живет.
Я начинаю – шаг, дыханье, взмах —
я растворяюсь, ширюсь, исчезаю…
уже не мне плывет перед глазами
заканчивающаяся зима.
Надя Делаланд. «Танцор исчез. Остался только танец…» [823] ;
На языке своем отважном,
Знобимом, как звериная душа,
В их радужных очах, —
Ночь говорит.
И кровь ее щебечет —
То шумный парус, то волна,
То бабочкой в горсти забьется сонно
Светлана Иванова. «Стихи о ночи» [824] ;
За оградой детского автодрома,
В окошко салтыковского дома,
Сквозь черную землю, полною пустотою
Увидишь, как я стартую:
Отрываясь от ближних, пуговиц и крючков.
Вертикальная, без сигареты и вне очков,
Всяких внешних примет лишима
До состоянья дыма
Мария Степанова. «Собираюсь брать мировой рекорд…» [825] ;
Аист стоит на единой ноге.
Ниже – стемневшее поле.
Небо светимо в своей же фольге.
Ах, спотыкаясь, как пони,
Ленью седлаема, оком вертя
Искренним, неукоримым,
Перебираюся через путя.
Кроюся пасмурным гримом.
Мария Степанова. «Аист стоит на единой ноге…» [826] ;
Назовешься ль фонариком завороженных дрожек
или снег уведешь в глубину кареглазых комнат —
все равно.
