Грамматические вольности современной поэзии, 1950-2020 - Людмила Владимировна Зубова
я из местных пустот
сада райского из
иноземного ускоряя год
называл твою жизнь
в вещество ее свет
сбив и снил душе
между мыслимым и реальным нет
расстоянья уже
Владимир Гандельсман. «Расстояния столб…» [802] ;
человек запутался в пододеяльнике
снил о забытом в школе угольнике
об украденном кошельке
в кошельке всё равно было мало
угольник не влазил ни в какие пеналы
а тут они ему оба навстречу каждый в одном носке
Дарья Суховей. «человек запутался в пододеяльнике…» [803].
– Ах, матушка, не видишь разве ты?
В гостинице, один, как в карантине,
Раскрывшись, бедный, поперек тахты,
Беспомощный, он снит ко мне на льдине.
Дешевые (но в центре) номера.
Двенадцатиэтажные высоты.
Чужие и враждебные широты.
В окне – большая жёлтая гора,
На тумбочке – портрет моей персоны,
Бутылка, книга, яблоки, лимоны.
Иван Волков. «Желтая гора» [804].
Многообразие языковых экспериментов с возвратностью глаголов в функционально-семантическом поле залоговости не случайна. Поэзия как один из способов познания мира пытается найти (почувствовать) и обозначить то, что еще не найдено и не названо. Категория залога оказывается очень востребованной для познания субъектно-объектных отношений между сущностями, во многом потому, что «в значениях залоговости и, в частности, значениях А/П [активности/пассивности. – Л. З.] важнейшую роль играет интерпретационный компонент» (Бондарко 2002: 602). Интерпретационный характер субъектно-объектных отношений, выражаемых возвратными глаголами, непосредственно связан с таким свойством глаголов:
их морфологическая характеристика может быть определена как слабая, недостаточная. Она сводится лишь к принципиальной способности как к активной, так и к пассивной реализации (в зависимости от целей высказывания и избираемой говорящим синтаксической структуры предложения) (Бондарко 2002: 594).
Проанализированный материал показывает, что именно слабая, недостаточная морфологическая характеристика возвратных глаголов делает эти глаголы сильным средством поэтической выразительности.
Залоговые трансформации глаголов с возвратным постфиксом, создающие художественный образ, часто бывают основаны не только на вариантах синтаксической структуры, предлагаемых грамматикой, но и на множественных системно-обусловленных связях словоформ (парадигматических и синтагматических), на поэтических тропах – сравнениях, метафорах, олицетворении. Неузуальное употребление залоговых конструкций часто самым непосредственным образом оказывается связанным с олицетворением – как предпосылкой и результатом переосмысления субъектно-объектных отношений (причинно-следственные отношения в этом случае не однонаправлены).
Залоговые сдвиги бывают основаны и на особенностях стиховой организации текста: рифменной производности грамматических неологизмов, ритмической отделенности возвратного постфикса от производящей основы в позиции стихового переноса.
Контекстуальное значение авторских залоговых словоформ становится результатом разнонаправленных словесных ассоциаций, создающих намеренную неопределенность (а значит, и синтез) конкретных значений словоформы.
Значительную роль в поэтическом смыслообразовании играют противоречия, заложенные в системе языка (в частности, несовпадение семантического и синтаксического актива и пассива, непоследовательная коррелятивность возвратных и невозвратных глаголов), нормативные ограничения на образование каких-либо форм (например, неполнота парадигмы лица для некоторых глаголов), полисемия или омонимия не только грамматическая, но и лексическая, многозначность творительного падежа, который является важнейшим компонентом пассивных конструкций.
ГЛАВА 10. СТРАДАТЕЛЬНЫЕ ПРИЧАСТИЯ НАСТОЯЩЕГО ВРЕМЕНИ
Все аемые и яемые
всем ающим и яющим:
«Что вы щиплетесь, что вы колетесь!
как вам не ай и яй!»
Все ающие и яющие
всем аемым и яемым:
«А вы двигайтесь, двигайтесь!
Ишь, лентяи-яи!»
Александр Левин
Причастия – самая синкретичная и самая динамичная часть речи в русском языке: их глагольные и адъективные свойства изменчивы, они часто переходили и переходят в другие части речи.
Страдательные причастия настоящего времени[805] в большинстве случаев стилистически маркированы как книжные, в древнерусском языке они употреблялись обычно в церковных и летописных текстах.
Такие причастия
в языке памятников древнерусской письменности были классом форм, в целом заимствованных из ст.-сл. языка, и на протяжении всей истории русского языка они остаются сугубо книжной категорией – как стилистически немаркированные закрепились только отдельные адъективировавшиеся образования (любимый, родимый, непроходимый) <…> история их по существу сводится к изменению круга глаголов, от которых данные причастия образуются (Кузьмина, Немченко 1982: 366–367).
М. В. Ломоносов высказывался весьма категорично:
От российских глаголов, у славян в употреблении не бывших, произведенные, напр.: трогаемый, качаемый, мараемый, весьма дики и слуху несносны (Ломоносов 1952: 547–548).
В современном русском языке есть немало других ограничений, рационально никак не мотивированных:
…формы на -м образуются <…> главным образом от приставочных глаголов НСВ [несовершенного вида. – Л. З.] с суффиксами вторичной имперфективации (изучаемый, осуществляемый, застраиваемый) и глаголов на -овать / -евать (цитируемый, рекомендуемый). У большей части глаголов других типов (ср. топтать, держать, учить, строить, чистить, стричь, рыть и мн. др.) их образование невозможно или затруднительно (Князев 2007: 490).
Никаких аргументов этому, кроме «весьма дики и слуху несносны», не привести. М. В. Всеволодова, указывая на системность причастий с суффиксами -им, -ем, -ом, пишет:
Фактически все причастия грамматики 1831 г. А. Х. Востокова есть и сейчас.
Вот некоторые: Есть часто пекомый лимонный кекс; Скребомый еще и неплохо рисует?; Стандартный вариант, плетомый всеми; Весь вечер, едомый комарами, я просидел возле нее; В той же первой лиге есть за уши тяномый Динамо СПб. И: Якорь, тягомый вбок канатом, оборачивается (ср.: тяга, польск. ciagnac – тянуть); Президент с железной палкой матом крыл, эмоцией трясомый; Человек, метомый страстью, всё-таки не вполне имеет возможность потакать своему пороку; Он не соразмерял теперь силу укуса и прочность грызомого; Что по этому поводу думает деромый, никому в голову не приходит поинтересоваться (Всеволодова 2013: 14)[806].
Противоречивые грамматические и стилистические значения страдательных причастий настоящего времени активно используются современной поэзией. Авторы употребляют причастия на -омый часто. Например, в контекстах рядом располагаются и рифмуются причастие несомый, сохраняющее глагольность и залоговое значение пассива, и бесспорное прилагательное невесомый:
Я к трапеции прикоснулся
и она улетела а потом
я соприкоснулся с небесным трепетом
так душа летела и тело пело
<…>
трапециевидный звук
распростерт над нами
им несомые и мы невесомые
будем продолжены
иже еси Дебюсси Равель на ухабах Баха
Константин Кедров-Челищев. «Трапеция» [807] ;
Душа моя!
Мой ангел невесомый!
При прочих равных – по небу несомый
Усилием невысказанных слов,
Не бойся звука булькающей дроби,
Рискни коснуться инородной крови,
Межзвездной речки, выпавшей из снов.
Сергей Вольф. «Душа моя, закатанная в кокон…» [808] ;
Жизнь узка и тесна, но не всякий, клянущийся Стиксом,
на обочине сна подбирается мистером Иксом,
а вороны кричат – и по миру летит невесомый
человеческий мусор, неистовым ветром несомый.
Светлана Кекова. «По холодной дороге идет человек, озабочен…» [809] ;
Осень. Сон сосен соосен несносному стону осы,
осыпям, стынущей сини, ссадинам, оседающей соли.
Как
