Достоевский в ХХ веке. Неизвестные документы и материалы - Петр Александрович Дружинин
Такие направляющие статьи соседствовали на газетных полосах с как будто случайными упоминаниями о том, что за рубежом произведения Ф. М. Достоевского не сходят с подмостков: режиссер Малого театра П. А. Марков, вернувшийся из командировки в Исландию, говорит о постановке «Преступления и наказания» на исландском[340], а в декабре 1954 года «Советская культура» обращает особое внимание читателей на постановку «Братьев Карамазовых» в Миланском драматическом театре Мандзони – «автор инсценировки известный французский драматург Жан Кокто»[341].
Пренебрегая идеологическими лекалами позднего сталинизма, газеты возвращают на свои полосы забытые, казалось бы, тезисы о влиянии западноевропейских писателей на русских классиков, а не только наоборот:
Чем был бы французский роман начала ХX века без Толстого и Достоевского? А разве Толстой и Достоевский в свою очередь не обязаны великим французским романистам первой половины XIX века и Бальзаку, в частности?[342]
Однако главное событие 1954 года в области изучения Ф. М. Достоевского – это точка зрения руководства страны, которая была изложена 20 декабря с трибуны Второго Всесоюзного съезда советских писателей. Речь о выступлении Б. С. Рюрикова «Основные проблемы советской литературной критики», состоявшемся в шестой день съезда.
Чтобы Б. С. Рюриков смог качественно подготовиться, правление Союза писателей попросило ЦК дать ему творческий отпуск на полтора месяца, с 1 июля по 15 августа, но аппарат ЦК (и лично П. Н. Поспелов) отказали, опасаясь оставлять «Литературную газету» без надежного руководства, и доклад создавался автором без отрыва от основной работы[343]. Однако важнее то, что после летнего написания текст несколько месяцев проходил сквозь всевозможные партийные и писательские инстанции, выверен до слова, прежде чем был зачитан с трибуны Колонного зала Дома союзов. Доклад отражал переживаемую эпоху:
На съезде произошли первые робкие попытки ревизии сталинских схем. Наиболее отчетливо это проявилось в содокладе «Об основных проблемах советской критики», с которым выступил Борис Рюриков. Опытный партийный функционер, он сумел «упаковать» пересматриваемые догматы таким образом, чтобы соответствующая идеологическая упаковка сохраняла видимость преемственности в условиях, когда содержание менялось нередко на противоположное. Так, началась осторожная реабилитация компаративистики, практически изгнанной из литературоведения серией кампаний 1946–1953 годов («борьба с веселовщиной», с «низкопоклонством перед Западом», с «космополитизмом», «за русские приоритеты» и т. д.)[344].
Сразу нужно сказать, что этот обширный доклад Б. С. Рюрикова в полном виде в открытой печати опубликован тогда не был: «Литературная газета» поместила его текст с серьезными купюрами. Это устанавливается при сравнении отпечатанного в том же 1954 году доклада с газетной публикацией, где от тезиса о Ф. М. Достоевском осталась лишь одна фраза: «Заслуживает осуждения стремление многих литературоведов уклониться от исследования сложных явлений – таких, скажем, как творчество Достоевского, Тютчева»[345]. Однако полный текст доклада, который, подобно многим документам эпохи, распространялся в закрытом режиме, содержит тезис о писателе целиком:
Заслуживает осуждения стремление многих литературоведов уклониться от исследования сложных явлений – таких, скажем, как творчество Достоевского, Тютчева. Разве правильно, например, что на критику двух содержащих ошибки работ, посвященных Достоевскому, литературоведы ответили тем, что вообще перестали писать на эту тему, а издательства и научные организации проявили ничем не объяснимую боязливость? А ведь Достоевский – большое, сложное явление в истории русской и мировой литературы, и мы обязаны дать читателю правильное, глубокое, научное освещение этого явления[346].
На печатном экземпляре доклада Б. С. Рюрикова, как и на других отдельных изданиях докладов и содокладов на съезде, нет сведений о подписании к печати. Как указывают исследователи материалов этого съезда,
когда эти тексты были подписаны в печать и каким тиражом вышли, в брошюрах не указывается, но, судя по карточкам из каталога РНБ, они были учтены Всесоюзной книжной палатой уже 27 декабря, то есть сразу по окончании съезда[347].
По нашему же мнению, напечатаны они были предварительно, непосредственно к съезду, а текст их был многократно выверен и утвержден в ЦК КПСС. Что же касается купюр, которые мы видим в публикациях прессы, то объясняться они могли как цензурными соображениями, так и произвольными сокращениями, которые сами ораторы позволяли себе на трибуне. Тем более что «официальные» тексты докладов и содокладов были напечатаны предварительно и стали руководством к действию. В стенографическом отчете съезда, изданном полтора года спустя (сдан в набор 31 декабря 1955, подписан к печати 19 мая 1956), текст о Ф. М. Достоевском был напечатан в полном виде[348].
Новая Божедомка
К торжествам 1956 года, о которых речь впереди, открылась обновленная экспозиция Музея-квартиры Ф. М. Достоевского на Новой Божедомке. Тесный музей – часть квартиры Достоевских площадью 40 квадратных метров, отведенный под экспозицию в 1926 году и открытый 11 ноября 1928 года[349], давно нуждался в расширении еще и потому, что он активно привлекал внимание приезжавших в Москву экскурсантов, особенно из капиталистических стран. За почти двадцать лет с открытия музея в нем мало что изменилось: площадь музея увеличилась лишь до 53 квадратных метров, а главным свершением стали события 1950 года, когда сменили повешенную в 1906 году на здании мемориальную доску, исправив дату рождения писателя со старого стиля на новый[350], а также указав дату «1950 г.» (почему ныне о старой доске забыто вовсе[351]).
В этой связи опять возникал вопрос о престиже СССР, и заместитель министра культуры СССР С. В. Кафтанов обратился с просьбой к председателю исполкома Моссовета М. А. Яснову[352]; деятельное участие в судьбе музея принимал К. А. Федин – он в 1954 году направил обращение в Совет министров[353]. В начале сентября 1955 года «Литературная газета» сообщила о решении исполкома Моссовета высвободить полностью апартаменты, ранее принадлежавшие семье Достоевских, «в связи с исполняющимся в феврале 1956 года 75-летием со дня смерти Ф. М. Достоевского»[354]. Речь о Постановлении исполкома Моссовета от 26 августа 1955 года «О расширении и ремонте здания Музея-квартиры Ф. М. Достоевского», которым предписывалось отселить десять человек из квартиры № 42 в доме № 2 по ул. Достоевского, расходы на ремонт возлагались на Министерство культуры РСФСР, а Дзержинскому райсовету предписывалось
заасфальтировать улицу имени Достоевского и тротуар перед зданиями Музея и Московского областного научно-исследовательского туберкулезного института, а также благоустроить территорию, прилегающую к Музею-квартире Ф. М. Достоевского[355].
Действительно, были освобождены от жильцов оставшиеся комнаты квартиры, скульптору С. Т. Коненкову заказали изваять два портрета писателя, активно формировалась юбилейная экспозиция… Памятный по событиям 1936 года гранитный колосс работы С. Д. Меркурова, сосланный в 1936 году во двор Туберкулезного института и уже вросший в землю, был вознесен на специально вырубленный из камня высокий постамент[356], после чего стал хорошо заметен с улицы. О реконструкции экспозиции музея-квартиры заранее сообщала «Советская культура»:
В Москве, на улице Новая Божедомка, в казенной квартире в здании Мариинской больницы для бедных жила семья лекаря М. А. Достоевского. Здесь провел свои детские и отроческие годы (1821–1837) великий русский писатель Ф. М. Достоевский.
В этом здании в настоящее время находится научно-исследовательский институт; в левом его крыле в 1928 году в двух комнатах квартиры Достоевских был открыт музей писателя. Улица Новая Божедомка недавно переименована в улицу Достоевского. Сейчас музею передана вся квартира из пяти комнат[357].
Планировалось, что открытие произойдет 10 февраля[358], но оно состоялось 11-го. Возможно, ожидались какие-то высокие гости, но в результате пресса отметила министра культуры РСФСР Т. М. Зуеву, директора Гослитмузея Н. И. Соколова, инициатора этого музея В. С. Нечаеву, поэта Е. А. Долматовского, скульптора С. Т. Коненкова, внука писателя – А. Ф. Достоевского, датского переводчика Э. Томассена[359].
Предметом нашего рассмотрения является факт, который как будто укладывается в контекст событий, – наименование улицы, на которой стоит б. Мариинская больница, в честь Ф. М. Достоевского.
