Поэтический язык Марины Цветаевой - Людмила Владимировна Зубова
Крылатых женщин не люби!
(I: 320);
Смирит лазоревую ярость
Ресниц моих – единый взмах!
Дыханием надут твой парус
И не нуждается в ветрах!
(II: 34);
Шестикрылая, ра – душная,
Между мнимыми – ниц! – сущая,
Не задушена вашими тушами
Ду – ша!
(II: 164);
Не удушенный в хламе,
Снам и дням господин,
Как отвесное пламя
Дух – из ранних седин!
(II: 153);
Без ни-ушка
Мне сад пошли:
Без ни-душка!
Без ни-души!
(II: 320);
Вздох – без одыши,
Лоб – без огляди,
В завтра речь держу
По́том огненным.
(II: 90) и др.
Такое множество слов, этимологически родственных со словом душа, не случайно у Цветаевой: противопоставление духовности и бездуховности – традиционно центральная антитеза в поэзии. Цветаева, познавая (а в поэзии это значит и называя) явление, стремится дойти до этимологических истоков слова тем же путем, каким в научных и учебных целях осуществляется этимологический анализ: приведением однокоренных слов с разными историческими чередованиями и доказательством семантической близости этих слов.
Примеры с корнем -гор- // -жар- подтверждают это наблюдение:
Гора горевала (а горы глиной
Горькой горюют в часы разлук),
Гора горевала о голубиной
Нежности наших безвестных утр
(П: 94);
Лежат они, написанные наспех,
Горячие от горечи и нег.
Между любовью и любовью распят
Мой миг, мой час, мой день, мой год, мой век
(С.: 51);
Мне и доныне
Хочется грызть
Жаркой рябины
Горькую кисть
(I: 274).
Горение – самый известный традиционный символ интенсивной жизни, страсти, вдохновения – символ, уходящий корнями в глубокую древность и чрезвычайно важный в поэзии Цветаевой начиная с ее ранних стихов. Однако для Цветаевой страсть прямым образом связана со страданием, жар вдохновения – с горем и горечью утраты. В группе слов с корнем -гор- слово горький, имеющее первичное конкретно-чувственное значение, преобладает, вероятно, потому, что именно конкретно-чувственный образ является основой многих цветаевских произведений.
В контекстах строки и строфы пояснительные средства этимологического анализа минимальны, но действенны. Цветаева показывает семантическую связь между понятиями, обозначаемыми этимологически родственными словами, либо употреблением предлогов логической связи (Горячие от горечи и нег – С.: 51), либо включением родственных слов в тавтологическое сочетание (Мне других дружков – не надо! – П.: 22), либо расчленением одного из родственных слов на слоги, что создает эффект вслушивания или вчитывания в слово, способствуя преодолению автоматизма в восприятии (Заревом в лоб – ржа, / Ры – жая воз – жа! – П.: 111), либо знаками препинания, указывающими на логическую связь понятий, – двоеточием или тире:
Кастальскому току,
Взаимность, заторов не ставь!
Заочность: за оком
Лежащая, вящая явь
(II: 216);
Любовь, это значит лук
Натянутый: лук: разлука
(П.: 193);
По-медвежьи – радушен,
По-оленьи – рогат.
Из которого души
Во все очи глядят –
Во все окна!
(III: 748 – о доме);
Сомущены – в сумятице –
Глазки, обычно в маслице,
Губки, обычно бантиком,
Ратсгерра от Романтики
(П.: 260).
О. Г. Ревзина показывает, что при подобных синтаксических отношениях частей высказывания двоеточие представляет собой настолько сильное средство отождествления, что оно «не только фиксирует данное смысловое отношение в тех случаях, когда оно объективно представлено в составляющих А и В, но и приписывает эту семантическую связь таким А и В, которые без двоеточия этой связи не имели бы» (Ревзина 2009: 495). Об эмоциональной и смысловой выразительности знака тире сама Цветаева писала и в прозе, и в стихах. Приведем одно ее поэтическое высказывание:
Как на знак тире –
Что на тайный знак
Брови вздрагивают –
Заподазриваешь?
(II: 267).
В некоторых случаях Цветаева восстанавливает забытую этимологическую связь слов не логической мотивацией внутренней формы слова, как в предыдущих примерах, а только показом их семантической связи, восходящей к смысловому тождеству корней. Так, этимологически родственные антонимы начало и конец обнаруживают общий семантический компонент ‘граница, предел’ в конструкции хиазма:
Научил не хранить кольца, –
С кем бы Жизнь меня ни венчала!
Начинать наугад с конца
И кончать еще до начала
(I: 235).
Сильным средством восстановления этимологической связи слов является и помещение их в ряд, состоящий более чем из двух элементов, т. е. в цепочку родственных слов или в словообразовательно-этимологическое гнездо:
Древа вещая весть!
Лес, вещающий: Есть
Здесь, над сбродом кривизн –
Совершенная жизнь
(II: 144);
Не Муза, не Муза,
Не бренные узы
Родства, – не твои путы,
О Дружба! – Не женской рукой, – лютой
Затянут на мне –
Узел.
Сей страшен союз. – В черноте рва
Лежу – а Восход светел.
О кто невесомых моих два
Крыла за плечом –
Взвесил
(П.: 105).
Столкновение слова с отвлеченным значением, старославянского по происхождению, со словом русским, имеющим конкретное значение, обусловливает сильную мотивацию абстрактного понятия конкретно-образным в контексте со словами узы, узел, союз, а также в следующих контекстах:
Что́ вы сделали с первым равенством
Вещи – всюду, в любой среде –
Равной ровно самой себе
(П.: 283);
Вкрадчивостию волос:
В гладь и в лоск
Оторопию продольной –
Синь полунощную, масть
Воронову. – Вгладь и всласть
Оторопи вдоль – ладонью
(II: 123);
Деревья с пугливым наклоном
‹…›
Мечтателя – перед богатым –
Наклоном. А может – отвратом
От улицы: всех и всего́ там –
Курчавых голов отворотом?
(II: 336);
Не в пуху – в пере
Лебедином – брак!
Браки розные есть, разные есть!
(II: 257);
И пока
