Первые слова. О предисловиях Ф. М. Достоевского - Льюис Бэгби
Достоевский также не хотел, чтобы кто-то другой подготавливал читателей к встрече с его текстом, будь то голос реального третьего лица (скажем, Д. В. Григоровича (1822–1899), вместе с которым он снимал квартиру, или Белинского (1811–1848), который на первый взгляд высоко оценил «Бедных людей») или голос персонажа, от лица которого ведется повествование. Достоевский не был заинтересован в том, чтобы подталкивать читателя к формированию идеальных взаимоотношений с ним через посредство текста, т. е. прочтению его текста в полном соответствии с его намерениями. Он не искал протекции высокопоставленного адресата, как Булгарин. Не хотел он также общаться с узким кругом читателей, как Пушкин, или давать объяснения тем, кто обделен умом, что считал своей обязанностью Лермонтов. Он просто решил выпустить свои произведения в свет как есть, в обнаженном виде.
Во многих отношениях это было мужественным решением, которое противоречило принятым в ту эпоху нормам (таково было право молодого художника). Однако, пройдя в 1849–1859 годах через каторгу и ссылку, он изменил свой подход и стал благоразумно прибегать к предисловиям, вступлениям и введениям. И вновь он нарушил нормы, преобладавшие среди писателей нового поколения, включая реалистов Тургенева, Толстого, Гончарова и Салтыкова-Щедрина, которые в большинстве случаев обходились без предисловий. Создавая предисловия, Достоевский породил гибридные формы, сочетающие признаки разных типов предисловий (мы рассмотрели многие из доступных ему моделей). Теперь мы обратимся к его уникальному опыту.
Глава 2
Первые произведения Достоевского, написанные после ссылки
Достоевскому было позволено вернуться в европейскую часть России в 1859 году, через десять лет после его ареста. К этому времени он отбыл четыре года на каторге в Западной Сибири (Омск), затем четыре года на военной службе в Семипалатинске и еще чуть больше года он хлопотал о возвращении в Петербург после выхода в отставку. По возвращении Достоевский вошел в литературный мир, который очень сильно изменился по сравнению с известным ему в 1840-х годах. Но Достоевскому не терпелось занять то место на авансцене литературного мира, которое принадлежало ему после издания его первых двух прозаических произведений – «Бедные люди» (1846) и «Двойник» (1846). Несколько последующих публикаций озадачили и разочаровали читателей, первоначально принявших его с восторгом. Белинский, который приветствовал литературный дебют Достоевского еще до того, как его произведения вышли в свет, впоследствии к нему охладел. Достоевский разошелся с Белинским во мнениях незадолго до того, как он был арестован за крамолу, – прежде всего относительно назначения искусства, но, кроме того, он был не согласен с данной Белинским оценкой своих произведений, опубликованных сразу же после «Бедных людей» и «Двойника»: «Господина Прохарчина» (1846), «Романа в девяти письмах» (1847), «Хозяйки» (1847), «Ползункова» (1848), «Слабого сердца» (1848), «Чужой жены и мужа под кроватью» (1848), «Честного вора» (1848), «Елки и свадьбы» (1848) и «Белых ночей» (1848). Ни одно из этих произведений не было встречено критикой благосклонно. По правде говоря, даже «Двойник» многих озадачил. Возврат на литературную сцену в 1859 году представлялся для Достоевского вдвойне сложным. Во-первых, он не был знаком с литературной ситуацией лично – только через посредство журналистов и тех, с кем он переписывался. Он находился в роли догоняющего. Кроме того, у критиков сложилось мнение, что, возможно, он исписался еще в 1846 году.
Если в 1840-х годах Достоевский избегал вступлений, то теперь он обратился к этому приему. Это не значит, что он увидел в них волшебное средство для завоевания симпатий целевой аудитории. Такое предположение было бы сильным преувеличением как ограниченных функций, так и эстетического потенциала этого художественного средства. Более вероятно, что Достоевский стал писать предисловия в силу понимания о себе как о художнике, пришедшего за годы размышлений как над своими неудачами, так и над своими возможностями. Он предавался этим интроспекциям как наедине с собой, лежа на нарах в каторжном бараке, так и в переписке со своим братом Михаилом. Его писательским достижением явился тот угол зрения, который он смог представить в своих рассказах и романах; в том, что повествование в них велось от лица персонажей, а не какого-то (якобы) всеведущего автора. Говоря голосами своих протагонистов – записанными иногда напрямую, в виде писем Макара Девушкина и Вареньки Доброселовой в «Бедных людях», а иногда опосредованно, как в «Двойнике», где происходящее воспринимается глазами Якова Голядкина, – Достоевский швыряет нас в водоворот их тщетных надежд и разбитых мечтаний. Одно из его выдающихся художественных достоинств заключалось в создании нарративных форм, которые изображают внутреннее сознание не благодаря всеведению, а средствами иногда скудных интеллектуальных способностей его персонажей, их явной субъективности, эмоциональной нестабильности, внутренней борьбы и страстного стремления познать себя и мир.
Достоевский подчеркивает это достоинство, используя его в своих предисловиях. В первых же фразах он формализует процесс повествования «изнутри», демонстрируя читателям с самого начала, что они имеют дело с Другим, который и ведет повествование. В двух из трех первых романов, опубликованных Достоевским после ссылки – «Селе Степанчикове и его обитателях» (1859) и «Записках из Мертвого дома» (1860–1862), – он эффективно использует предисловия1. Эти два вступления сразу уведомляют читателя о том, что с ним говорит не альтер эго Достоевского, а некто иной. Кроме того, этот голос возникает из фикционального дискурса, а не из источника, окопавшегося на абстрактной «ничейной земле» между личностью автора и протагонистом. Поскольку Достоевский в большой мере избегает обычно принятого у авторов всеведения, повествователь/рассказчик его вступлений не обладает тайным знанием, необходимым для того, чтобы составить более или менее полное и всеобъемлющее представление о действии романа. Его рассказчикам присуща ненадежность. В «Селе Степанчикове» и «Записках из Мертвого дома» Достоевский экспериментирует с двумя из них.
I. «Село Степанчиково и его обитатели»
В «Селе Степанчикове»
