Нескучная классика. Еще не всё - Сати Зарэевна Спивакова
С. С. Если говорить о закрытой стороне профессии, невидимой публике, какое максимальное количество часов каждый день нужно заниматься Николаю Луганскому, чтобы чувствовать себя счастливым, знать, что на сегодня ты сделал все, что надо…
Н. Л. У меня фиксированного времени занятий не бывает. Жизнь, особенно московская, складывается так, что если есть возможность посидеть за роялем час, два, а иногда четыре, то это уже счастье. И это всегда идет в плюс. Я чувствую, что чем дольше позанимаюсь, тем буду лучше играть.
С. С. А каков максимальный твой рекорд?
Н. Л. Часов по шесть-семь и больше я играл перед конкурсом Чайковского, с тех пор уже не удавалось столько заниматься. Но для меня в деле поддержания формы важны не часы. Я считаю, что должен каждый сезон играть сольную программу если не полностью новую, то хотя бы наполовину. А с каждым годом делать это все сложнее. В двадцать лет я мог любое сочинение выучить за два-три дня и через неделю играть если не в Большом зале, то уж у своего педагога сыграть наизусть без стыда. Быть может, тогда я был менее требователен к себе? Не знаю. Сейчас стало труднее. Но, с другой стороны, чем труднее, тем интереснее и азарта больше. В этом году у меня немыслимое количество концертов. Я играю новые Четвертый и Пятый концерты Прокофьева, играю Альбениса. И есть вещи забытые и старые. Скажем, Тридцатую сонату Бетховена я не играл двадцать лет. Камерная музыка постоянно играется новая. Но камерная музыка – это музицирование, откровенно говоря, более комфортное. Перед тобой стоят ноты, а рядом обычно музыканты, которых ты уважаешь как профессионалов и часто просто обожаешь как людей. Самое психологически трудное – сольное музицирование. И вот здесь я делаю над собой усилие. Мне кажется, это один из рецептов сохранения формы.
С. С. А сколько дней в силу того или иного обстоятельства приходилось провести, не прикасаясь к клавиатуре? Бывало такое?
Н. Л. Когда я был юным, бывало, наверное, и по месяцу. На даче или в других местах отдыха. В последние годы, честно говоря, месяца не бывает. Ну, неделька-полторы.
С. С. Все равно же в голове продолжается работа над произведением.
Н. Л. Еще бы. Вот ты спишь, а тебе снится, как играется музыка. Если учишь что-то новое, разучивание не прекращается ни на минуту. Правда, в своем отношении к инструменту все люди разные. У меня есть знакомые музыканты, которые могут не играть месяц-полтора и оставаться в той же форме. Уникальное свойство физиологии. У меня такого нет. Зато этим людям выучить новое произведение намного труднее, чем мне. У всех разные способности. Если я не поиграю месяц, то даже для того, чтобы сыграть самое играемое из репертуара, мне нужно недельку перед ответственным концертом восстанавливаться.
С. С. Что такое техника для тебя? Понятно, что не самоцель. Но это средство для создания той или иной интерпретации?
Н. Л. Безусловно. Более того. Я считаю, что в разных областях и творчества, и жизни молодой человек, тем более юный музыкант, обязан проходить этап, когда техника на какое-то время должна стать самоцелью – нужно научиться определенным техническим приемам. На этом, между прочим, в известной мере и строится советская фортепианная школа, о которой мы сегодня говорим. Я учился в ЦМШ, где техника отрабатывалась безукоризненно: мы должны были играть экзамены и зачеты, определенные этюды, сдавать экзамены по гаммам, арпеджио. Сейчас разница между советской – ну или российской – школой и школами зарубежными нивелируется: наши выдающиеся педагоги преподают повсюду и резко вырос уровень и западных пианистов, и особенно восточных. И все же до сих пор встречаются профессионально печальные случаи, когда слушаешь приезжего музыканта и понимаешь, что способности у него выдающиеся, однако в арсенале чего-то не хватает именно из-за того, что у него не было такой школы.
С другой стороны, Рихтер не учился в специальной музыкальной школе и, по-моему, даже Володось не учился, а у них в арсенале есть всё. Но это исключения. Отсутствие выучки за счет молодости, энергетики, способностей можно компенсировать, однако чем дальше, тем яснее технические изъяны будут видны именно в интерпретации. Чтобы завуалировать несовершенства, такие музыканты начнут избегать или особых кульминаций, или определенных музыкальных образов. А когда им будет сорок – пятьдесят, выяснится, что их музыкальный кругозор неизбежно сужается, потому что они выбирают только те образы, которые могут воплотить. Звучит жестоко, но это так.
Молодого Гилельса и многих других великих исполнителей в годы их юности умные, тонкие критики упрекали в том, что у них превалирует техника, что они недостаточно глубокие музыканты. Но за счет этой техники Гилельс, и Рихтер, и Николаева могли создавать шедевры и в пятьдесят лет, и в шестьдесят.
С. С. Двигаясь к завершению нашей встречи, хочу поговорить о тебе и об абсолютно, казалось бы, приземленных, но весьма важных вещах. Ахматова об этом писала: “Когда б вы знали, из какого сора…” Скажи, опираясь на личный опыт: как нужно поддерживать фортепианную, пианистическую форму, чтобы не просто состояться как пианист, но и продлиться как музыкант? Чтобы длить свой творческий путь, каждый раз выходя с чем-то новым, оставаясь при этом самим собой?
Н. Л. Увы, у меня нет рецептов. Да мне еще и не столько лет, чтобы я мог с их высоты вывести формулу творческого долголетия.
Саундтрек
С.В. Рахманинов. Прелюдия № 23, op. 5. Исполняет автор.
Ф. Шопен. Прелюдия № 13. Исполняет Александр Гольденвейзер.
Ф. Шопен. Вальс № 7. Исполняет Николай Луганский.
П.И. Чайковский. Концерт № 1 для фортепиано с оркестром. Солист – Татьяна Николаева.
Л. ван Бетховен. Сонаты. Исполняет Эмиль Гилельс.
П.И. Чайковский – С.В. Рахманинов. “Колыбельная”. Исполняет Николай Луганский.
Бруно мОнсенжон
Летописец музыки
Что есть музыка? Материя эфемерная, призванная оставлять в душе слушателя сиюминутное впечатление. И если бы сто лет назад не появились граммофонные пластинки, а гораздо позже видеозаписи, мы с вами никогда не услышали бы игру великих мастеров.
Бруно Монсенжон – человек, которому удалось запечатлеть для потомков огромный культурный пласт: игру, эмоции, мысли великих музыкантов. Да
