Нескучная классика. Еще не всё - Сати Зарэевна Спивакова
Впервые я услышала о Монсенжоне в начале 1980-х. В те годы у нас с мужем появился первый видеомагнитофон, и Володя принес откуда-то не очень качественную копию фильма “Советская скрипичная школа”, в котором и сам Спиваков принимал участие. Ничего подобного в жанре документального кино о музыке и музыкантах я на тот момент не видела. Имя автора, конечно же, запомнила.
Впоследствии я поняла, что дружить у Спивакова с Монсенжоном не получалось по вполне объективной причине: Бруно был очень дружен с бывшей женой Володи, Викторией Постниковой, и ее вторым супругом, дирижером Геннадием Рождественским. Но когда, еще во времена работы в программе “Камертон”, я позвонила Бруно Монсенжону, представилась и попросила сняться у меня в программе, он принял меня радушно, как свою, вероятно понимая, что нас объединяет общая страсть: запечатлеть, задокументировать высказывания тех, кто создает великую музыку.
Бесспорно, если бы существовало звание “летописец музыки”, первый, кому бы я его присудила, был бы Монсенжон, этот добродушный, обаятельный круглолицый человек, обладающий великим талантом останавливать прекрасные мгновения.
Разговор 2011 года
САТИ СПИВАКОВА Бруно, я счастлива видеть тебя гостем нашей сегодняшней программы. Но это было бы практически невозможно, если бы ты не говорил по-русски. Как случилось, что ты так замечательно выучил русский язык?
БРУНО МОНСЕНЖОН Язык я выучил из-за Давида Ойстраха. Мне было девять или десять лет, когда я впервые его услышал в Париже, живьем, и впечатление было настолько острым, что сразу после концерта я пробрался в артистическую, увидел этого гиганта – он оказался человеком маленького роста, – и подошел к нему, но мы не сумели понять друг друга. Тогда я решил, что должен выучить русский язык, что и сделал.
С. С. Ты учился музыке и сначала собирался быть только скрипачом или тебе уже тогда хотелось параллельно заниматься тем, что впоследствии действительно стало твоим призванием?
Б. М. Призванием была музыка. Я начал делать фильмы намного позже, уже будучи скрипачом, под влиянием знакомства с Гленном Гульдом. По-моему, суть искусства как раз в том, чтобы, переживая какие-то эмоции, научиться передавать их другим людям. Искусство в этом случае становится неким универсальным жестом. Это мое глубокое убеждение.
С. С. Расскажи про Гленна Гульда. Он же личность абсолютно загадочная, интровертная, закрытая. Известно, что в последние годы Гульд не подпускал к себе никого, кроме двух-трех близких друзей. Как получилось, что именно с тобой, французом, скрипачом, тогда еще не сделавшим себе в документальном кино имени, которое есть у тебя теперь, Гленн Гульд согласился так тесно сотрудничать?
Б. М. Однажды, в середине шестидесятых, я купил пластинку Гленна Гульда – а это была большая редкость – в Москве, в магазине “Мелодия” на Новом Арбате. Тут же поставил, и эта минута изменила мою жизнь навсегда. И только через несколько лет, когда я уже начал мечтать о возможных фильмах, я написал Гульду большое письмо. И представь, через три или четыре месяца он ответил! Огромным письмом на двадцать шесть страниц! Над первым фильмом, который мы сняли вместе, мы работали в течение шести недель в Торонто. Снимали на пленку, не на видео, поэтому потом я в течение года делал монтаж в Париже. Конечно, мы с Гульдом поддерживали постоянный контакт по телефону и письменно, я держал его в курсе монтажа. А следующие три фильма, посвященные музыке Баха, мы монтировали вместе в Америке. Гленн был идеальный соавтор, обладавший двойной компетентностью. То есть он был не только гигантский пианист, но и хорошо понимал, что такое драматургия, разбирался в законах кино.
С. С. Значит, Гленн Гульд увлекался чем-то помимо музыки?
Б. М. О да! Это был человек огромной культуры. Он интересовался политикой, философией, религией, теологией… животными и даже едой для животных. И он успевал уделять всему этому внимание, потому что не терял времени на публичных эстрадах. Никогда не гастролировал и к тому же не занимался инструментом.
С. С. Как?!
Б. М. Для него инструмент – это был язык дьявола.
С. С. Он не занимался на рояле?!
Б. М. Только в молодости.
С. С. Секундочку, а как же он потом садился и играл у тебя в программах?
Б. М. Это сosa mentale, интеллектуальный процесс.
С. С. Но необходима физическая форма! Если не позанимаешься, как же будут двигаться пальцы?!
Б. М. Он ведь довольно часто записывался. Этого было ему достаточно. У него не было даже рояля.
С. С. Дома рояля не было?!
Б. М. Он жил в гостиницах.
С. С. Поразительно! Тогда другой вопрос. Известно, что Гленн Гульд сидел за инструментом немножко согнувшись. И низко очень. Чем обусловлена такая посадка?
Б. М. Он так сидел, потому что это давало ему абсолютный контроль над звуком. Попробуйте когда-нибудь сделать то же самое: если ухо так близко к клавиатуре, вы получите совершенно другое акустическое ощущение.
С. С. Но это индивидуально. Рихтер так не сидел все-таки, и Кисин так не сидит.
Б. М. Я понимаю. Но Гульд желал абсолютного, несравнимого контроля над звуком. Он, как известно, восседал за инструментом на обыкновенном стуле, низком, ветхом и расшатанном. За пристрастие к нему Гульда не раз обвиняли в эксцентричности, но этот стул давал ему возможность такого контроля. Иногда во время концертов, в зависимости от репертуара, он даже поднимал рояль, чтоб сидеть еще ниже. Советую попробовать. Это очень интересно.
С. С. Я хорошо знала Иегуди Менухина и помню, что все, кто его знал, кто имел счастье прикоснуться, хотя бы час пообщаться с этим человеком, все оказывались словно бы под излучением его света, его обаяния и энергии.
Б. М. Да, да, да! Могу рассказать такую историю. В 1987 году я после многих лет усилий – потому что он был здесь персоной non grata – привез Иегуди Менухина в Москву. Мы жили в гостинице “Украина”. И я впервые взял машину напрокат, это было необходимо, потому что у него расписание было просто сумасшедшее: все эти репетиции, и рождественские, и сольные концерты. Седьмого ноября, то есть в день годовщины революции, мы на этих маленьких “жигулях” ехали недалеко от Красной площади, и я, не зная правил, как-то не так поменял ряд. Меня остановил милиционер: “Выйдите из машины, предъявите документы!” У меня не было документов, я их забыл в гостинице. Милиционер рассердился: “Вон из машины, идите за документами!” Я говорю: “Репетиция, расписание, мы опаздываем…”
