Нескучная классика. Еще не всё - Сати Зарэевна Спивакова
С. С. Упертый, как у нас говорят.
Б. М. Да, упертый. И тут Иегуди, глядя милиционеру в глаза, начал объяснять – а он не говорил по-русски, ты знаешь, – “Я музишен, музыкант, я музыкант, я музыкант, репетиционо, репетиция”. И вдруг милиционер расслабился и сказал: “Езжайте дальше”. И не потому, что узнал Менухина, – это было бы возможно разве что в Париже или в Лондоне, – точно нет. Это харизма, в самом высоком смысле этого слова. Вот что такое Иегуди.
С. С. Фильм “Иегуди Менухин. Скрипка века”, как и другие твои фильмы о Иегуди, можно – и нужно – смотреть от начала до конца. Композиция каждого фильма разная, и, насколько я понимаю, каждый раз она идет от героя, да?
Б. М. О да! Я тоже считаю, что большие, великие музыканты излучают свой свет не только через музыку.
С. С. Бруно, а не бывало ли так, что, пересматривая какой-либо из уже практически законченных, готовых фильмов, ты решал его переделать, начать заново?
Б. М. Такое постоянно происходит. Мне расстаться с ребенком очень трудно.
С. С. Хочется все время его перевоспитывать, да?
Б. М. Ну да. Иногда бывает, конечно, что я пересматриваю фильм, скажем, через десять лет и говорю себе: боже мой, я доволен. Но обычно я настаиваю на том – и это проблема для моих продюсеров, – что после окончания работы над фильмом мне необходим еще долгий срок до его выпуска, чтобы иметь возможность…
С. С. …немножечко отойти – и с дистанции снова взглянуть свежим взглядом.
Б. М. Это очень важно.
С. С. Ты снял около восьмидесяти фильмов и программ, много раз снимал Менухина, долго снимал Гленна Гульда и других музыкантов. И в то же время ко многим крупным исполнителям ты так и не подошел. Почему, например, ты не сделал фильма о Григории Соколове, а только снял его концерт?
Б. М. Ну, это другое дело! Я мечтаю сделать когда-нибудь настоящий портрет Григория Соколова. Но пока его это не интересует. Ты знаешь, мы с ним очень близки, он мне звонит и комментирует все мои фильмы, знает их наизусть. Я ему постоянно твержу: “Давайте мы с вами сделаем фильм”. “Да нет, – отвечает он и всегда возвращается к теме Гульда. – Нет, я маленький человек, а вот это гигант”. И всё. Пока я не могу его заинтересовать, но мечтаю об этом.
С. С. И все же мечта частично осуществилась – тебе удалось снять его концерт в Париже, и это счастье, потому что все знают, что Григорий Соколов не переносит камер на концерте.
Бруно, в нашей беседе уже прозвучало имя Давида Ойстраха. Фильм о нем называется так: “Давид Ойстрах: народный артист?” Почему вопросительный знак?
Б. М. Потому что мне кажется, что Ойстрах намного выше, чем любые звания.
С. С. То есть имеется в виду, что его нельзя загнать в узкое прокрустово ложе звания “Народный артист СССР”?
Б. М. Да, именно так.
С. С. Так же, как я могу бесконечно смотреть и слушать вместе с тобой музыку – а это особенный процесс, ведь все поразному слушают музыку и реагируют на нее, у каждого свои ассоциации, – вот так же могу по многу раз смотреть твои фильмы, которые хорошо знаю. Очень люблю фильм “Рихтер непокоренный” и всегда вспоминаю его финал. Это истинный шедевр. Бывают же такие просветления! Как удалось этот финал вытянуть? Случайно?
Б. М. Это не может быть случайностью.
С. С. Нет, ну ты же не знал, что он вдруг возьмет и скажет, вернее, прочитает эту фразу… “Я себе не нравлюсь…”
Б. М. Я смонтировал двадцать шесть вариантов финала. Фразу эту я нашел в дневниках Рихтера и попросил его прочитать ее, но, когда просил, еще не знал, куда поставлю. Я понимал, что это очень личное и сильное выражение. Помню, что в тот день, когда мы в Антибе снимали, как Рихтер читает эту фразу, он был очень уставшим. И я к нему подошел, положил руку ему на плечо и сказал: “Маэстро, вижу, как вам это трудно”. Он на меня посмотрел и говорит: “Ужасно”. И я сказал: “Спасибо! Хочу вас поблагодарить от имени всего мира”. У меня даже было искушение поставить этот краткий диалог в фильм, потому что и правда было такое чувство, будто я говорю от имени всей публики всего мира… Но потом я снял, как он читает эту фразу: “Я себе не нравлюсь” – и всё. После этого уже нечего сказать.
Кстати, я знал с самого начала, какая музыка будет открывать фильм – си-бемоль мажорная соната Шуберта, вторая часть, а к концу фильма, закрывая его, пойдет заключение этой части, где Шуберт добавляет еще “тю-там, тюм-пам, та-ти, ти-та-та-та-там” (напевает мелодию). Я показал Рихтеру предмастер – а он шел долго, почти четыре часа, – но Рихтер посмотрел всё. А он, как известно, говорил всегда афористично и коротко вроде: “Слушать Баха каждый день хорошо даже с гигиенической точки зрения”. Или: “Я себе не нравлюсь”. Так вот, когда он посмотрел фильм, он сказал только: “Это я”.
Саундтрек
Фильмы режиссера Бруно Монсенжона:
“Гленн Гульд. Гольдберг-вариации”.
“Иегуди Менухин. Скрипка века”.
“Давид Ойстрах: народный артист?”
“Рихтер непокоренный”.
Ф. Шопен. “Мазурка”. Исполняет Григорий Соколов.
Н. Паганини. “Пляска ведьм”. Исполняет Айлен Притчин.
Ф. Шуберт. Соната для фортепиано си-бемоль мажор. Исполняет Святослав Рихтер.
Зоя Богуславская
Современница
“Это та самая Сати, которая не может отличить Вознесенского от Евтушенко?” – слышу я все последние годы в трубке в ответ на мое: “Здравствуйте, Зоечка Борисовна, это Сати”.
Что уж греха таить, несколько лет назад случился со мной такой конфуз. В радиоэфире я по памяти прочла стихотворение (убей бог, не помню какое) и присвоила его авторство Евгению Евтушенко! За что спустя полчаса после эфира справедливо получила телефонную отповедь от Зои Борисовны. Со временем это стало нашим паролем: Сати-которая-не-может-отличить-Вознесенского-от-Евтушенко!
С чувством юмора у Зои Богуславской всегда все было в полном порядке. Как и с чувством времени. Для меня она всегда была воплощением музы великого поэта-шестидесятника, которой посвящено столько любимых мной с юности стихов, той самой Озой! Но кроме того, Зоя Богуславская – из удивительной породы людей, чувствующих дух времени и все мельчайшие амплитуды
