Александр Жолковский - Осторожно, треножник!
В другом эссе, «Об опыте», Монтень обнажает сокровенно эротический – эрекционный – смысл вертикальности. Отдавая себе отчет в наступлении старости, он признается:
...«Без тягостного… ощущения я не могу ни засыпать среди дня, ни есть что-нибудь в неустановленные для трапез часы…, ни ложиться спать раньше, чем пройдет по крайне мере три часа после ужина, ни делать детей иначе как только перед сном и только лежа…, ни пить… неразбавленное вино, ни оставаться долгое время с непокрытой головой…» (пер. Н. Рыковой; курсив мой. – А. Ж .).
Переводчица целомудренно смазывает контуры отныне недоступной для автора позы с ее удвоенной вертикалью: в оригинале сказано: ne puis… ny faire des enfans, qu’avant le sommeil, ny les faire debout , «не могу… ни делать детей, кроме как перед сном, ни делать их стоя». [324] Значит ли это лежа, сидя, на коленях или как еще, Монтень не уточняет. При всей обезоруживающей откровенности, [325] «Опыты» – не «Камасутра».
Я тоже не стану углубляться в теорию сексуальной акробатики, а лучше скажу пару невинных слов в защиту горизонтали. Пушкин (и вслед за ним Годунов-Чердынцев) писал стихи как раз в кровати, то есть полулежа. Если нужны эротические параллели, пожалуйста: герой обожаемых им «Опасных связей» Вальмон пишет письмо одной из своих любовниц в постели, на спине другой. Царствует, лежа на боку.
А вот фотопортреты современных поэтов (да и прозаиков), украшающие обложки их книг и посвящаемые им журнальные страницы, как правило, представляют даже самых заведомо штатских из них во весь их мужественный рост, часто с походной сумкой через плечо (а у кого есть – и с ружьем), с сигаретой в зубах и глазами, оргазмически сузившимися в горькой затяжке, – на зависть старику Монтеню. Хочется чего-то новенького в этом жанре, и я не оставляю надежды убедить издателей моей очередной книги вынести меня на обложку лежа – с книгой, с книгой. [326]
Эффект бабочки
С Питером Мэннингом, профессором английской литературы, мы познакомились в мужском туалете на четвертом этаже нашего Тейпер-холла. То есть издалека мы кивали друг другу и раньше, но впервые разговорились именно там.
Фамилия Питера – прямое воплощение мужественности, да и сам он, несмотря на невысокий рост, смотрелся молодцом. Со смуглым лицом, черной как смоль бородой и орлиным носом он наводил на мысль не о типичном американце, а о южанине-полуфранцузе или ирландце из числа обогащенных генами с Великой Армады. Я тоже, еще с советских времен, носил бороду, и это послужило лишним поводом для знакомства.
Его жена Сильвия была, напротив, безупречно англосаксонской рыжеватой масти. По образованию тоже литературовед, она, однако, не преподавала, а работала где-то в высших эшелонах администрации. Тем не менее она вполне по-женски носила фамилию мужа и держалась с известной долей кокетства, которому ее репутация влиятельного игрока на университетском поле придавала добавочную пикантность. Власть, как известно, мощный афродизиак.
Когда Ольга познакомила нас на каком-то начальственном ланче, мне сразу бросилось в глаза, что они обе отдают себе отчет в силовом потенциале друг друга и постоянно прикидывают его на мысленных весах, готовые как к сотрудничеству, так и к соперничеству. В этом ключе я истолковал и посылавшиеся мне Сильвией флюиды, на которые отвечал дипломатичным молчаливым отказом. Да особого выбора ситуация мне и не оставляла: предавать при таком раскладе Ольгу было бы последним делом, тем более что неожиданным интересом к себе я был обязан, конечно, ей и намечавшемуся параллелограму сил, а никак не собственной неотразимости.
Сближение в туалете произошло самым непринужденным образом. Там тесновато, и в ходе деликатных взаимных перемещений я поделился с Питером слышанным мной еще в Корнелле каламбуром: профессор, которому один из аспирантов стал уступать место у писсуара, возразил: «No, no, please – we are all peers here!» («Что вы, что вы, мы все тут равны/ пи́сатели!») Это задало тон нашему знакомству, его мы в дальнейшем и держались.
Мужской туалет, хотя и является локусом одного из перлов советского фольклора – анекдота с концовкой «В нашей системе ведь такие интриги, такие интриги!», – в роли литературной корчмы далеко уступает женскому, где, если судить по американскому кино, то и дело происходят обмены секретами, переодевания, изнасилования и убийства. Под названием The Powder Room [327] выпускаются книги, ставятся пьесы, снимаются фильмы, создаются компании, функционируют вебсайты… Мужская мифология тяготеет скорее к бане, сауне, спортивной раздевалке. Но не надо сбрасывать со счетов и сортир – в конце концов, именно там Хемингуэй дал Скотту Фитцджеральду историческую консультацию по вопросу о размере его мужских достоинств. Впрочем, у нас с Питером о столь волнующих материях речь не заходила, знакомство оставалось чисто светским.
Между тем шли годы, наступила перестройка, я стал ездить в Россию, и в один из приездов моя былая возлюбленная сказала мне, что все хорошо, только она не понимает, зачем мне борода, которая меня отнюдь не красит, скорее наоборот. Я всегда ценил ее мнение по самым разным вопросам, а уж в таком доверял безоговорочно. Придя домой, я в последний раз полюбовался в зеркале на свою бороду и принялся за дело, пустив в ход сначала ножницы, а затем электробритву. Разделавшись с бородой, я немного поколебался, не оставить ли усы, но с усами я становился похож на одного малосимпатичного приятеля, так что пришлось удалить и их.
После этой операции щеки некоторое время неприятно выделялись своей бледностью, но в конце концов загорели, и я постепенно вжился в свой новый образ. Перипетии взаимоотношений с моей Далилой, да и всю прочую сопутствовавшую этой метаморфозе лирику я, пожалуй, опущу, чтобы перейти непосредственно к замыканию композиционной рамки.
Вернувшись в Калифорнию и приступив к занятиям, я вскоре столкнулся в уборной с Питером. С первой встречи, повторяю, прошли годы, но он был все так же импозантен, разве что в жгучей черноте его волос засверкал первый иней.
– Алекс, а где же борода?
– Понимаешь, одна очень милая москвичка объяснила мне, что молодого человека борода молодит, а старого старит.
– Как интересно, – сказал Питер, и на этом мы расстались. А когда парой дней позже столкнулись снова, бороды у него не было.
Это уже почти все, но не совсем. Через какое-то время, наверно в следующем семестре, я обратил внимание, что совсем не вижу Питера. Я стал спрашивать о нем, и выяснилось, что он развелся с Сильвией, женился на аспирантке и уехал с ней в небольшой университетский городок в соседнем штате. Сильвия тоже вскоре исчезла с горизонта. А там разошлись и мы с Ольгой, и она тоже уехала, даже в еще лучший университет.
Ее я иногда вижу на конференциях, а Питера совершенно потерял из виду. Более того, не хожу я и в тот туалет на четвертом этаже, – не только потому, что нашу кафедру перевели на второй, а главным образом потому, что в системе университетских туалетов произошла крупная реформа. Профессорско-преподавательскому составу выделены особые одноместные туалеты и выданы ключи к ним, так что рядовым студентам туда входа нет, и корнелльский каламбур теряет силу. Правда, отдающее британской кастовостью слово keyholder (почтительно выученное мной на заре эмиграции при посещении знаменитых своими оленями оксфордских парков, ради чего моим хозяевам пришлось выявить среди своих знакомых ключевладельца) не произносится, но факт остается фактом: некоторые более равны. Privacy растет, общение страдает.
Литература
Бунин И. А. 1993. Собр. соч. в 8 т. Т. 1. Стихотворения 1888–1952 / Сост. и подг. А. К. Бабореко. М.: Московский рабочий.
Жолковский А. К. 2006. Совершитель Гаспаров // Новое литературное обозрение, 77: 39–44.
Олеша Юрий 1965. Ни дня без строчки. Из записных книжек / Предисл. В. Шкловского. М.: Советская Россия.
Олеша Юрий 1999. Книга прощания / Сост. и предисл. Виолетты Гудковой. М.: Вагриус.
Осповат Лев 2007. Как вспомнилось. М.: Водолей Publishers.
Ямпольский Борис 1989. Да здравствует мир без меня // Дружба народов, 2: 145–174.
Двойная спираль
[328]
Горизонты ожидания
Туалет, сортир, клозет, ватерклозет, гальюн – слова все иностранные. Есть, конечно, и исконно русские: уборная, нужник, отхожее место. Иностранное засилье объясняется, надо думать, стыдливой склонностью к эвфемизмам, дающей в пределе такие изыски, как кабинет задумчивости. Ну и отчасти, что ли, импортностью самой идеи.
Впрочем, сортир (от фр. sortir , «выходить») давно и полностью обрусел. На одном вебсайте (http://ec-dejavu.ru/s/Sortir.html) даже дается народно-этимологическая справка:
...СОРТИР – Производное от общеславянского сьрати, серу – «испражняться», родственного авест. saiya – «навоз, кал».
