Цветы в тумане: вглядываясь в Азию - Владимир Вячеславович Малявин
Святые куклы – лучшие посредники между Небом и Землей. Они возносят в божественные эмпиреи, но и возвращают к материальности земного бытия, будучи ближе всего к ироническим персонажам «сосланных на землю небожителей». Низвергнутые на землю за свои художества, эти народные любимцы прекрасно чувствуют себя среди друзей-гуляк и, когда срок их ссылки подходит к концу, даже отказываются вернуться в небесные чертоги! Театр в Китае потому так и любим народом, что он утверждает святость переживания жизни hic et nunc, в самой, так сказать, «усредненности обыденного». Жизнь вообще парадоксальная штука, но, пожалуй, самый удивительный ее парадокс состоит в том, что она долговечна именно своей эфемерностью, а менее всего доступно выражению как раз то, что является самым общим для всех. А мы реальны потому, что представляем собой жизнь. Или, как сказал один старинный китайский писатель, «этот хрупкий сосуд, в котором мы плывем по житейскому морю, есть наше самое надежное убежище».
Китайский театр учит морали, но заставляет нутром ощутить несотворенную правду жизни. И представить ее в своей жизни и, более того, всей своей жизнью на радость богам.
Музыка чувств, каллиграфия сердца
О культуре чая на Востоке
Любовь китайцев к чаю общеизвестна, но она выходит далеко за рамки любви к вкусу этого ароматного напитка и тем более привычки его пить. Она сродни любви родителя к своему чаду, ибо чай или, точнее, культура чаепития в Китае есть утонченнейший продукт его культурной традиции, медленно, но верно выпестованный многовековой историей этой страны. Начать с того, что чай – вообще не китайское изобретение. Он попал к древним китайцам от народов, населявших юго-западные окраины китайской цивилизации, и долгое время оставался напитком простонародья. На первых порах чайные листья даже не заваривали в чайнике, а просто варили в котле и ели ложками, как суп. Не слишком эстетично, но тонус поднимает.
Постепенно новый напиток привлекает к себе внимание ученых, которые, как и положено образованным людям, открывают в нем эстетические свойства. Наконец наступает момент кристаллизации традиции: в конце VIII в. Лу Ю, страстный энтузиаст чайного дела, создает «Канон чая», в котором зафиксированы основные правила культурного чаепития и его духовные принципы, простые и бездонные: смирение, утонченность вкуса, чистота и покой души. Далее следует этап совершенствования чайной традиции и ее распространения на самые разные области общественной жизни: множатся сорта чая, чаепитие и его принадлежности входят в повседневную жизнь ученой элиты и даже религиозный культ – теперь чай подносят богам. Этот доступный и благородный напиток начинает играть роль универсального средства и символа человеческого общения: чашкой чая встречают гостей, многочисленные чайные в городах становятся популярнейшим местом встречи людей всех сословий и, пожалуй, самым демократичным заведением старого Китая: сюда пускали даже последних бедняков, которым разрешалось допивать то, что оставили в чайниках платежеспособные посетители. Еще и сегодня «чайным собранием» на Тайване называют неформальные встречи, что называется «посиделки», сослуживцев и единомышленников.
Образованные верхи привносят в чаепитие свои вкусы и культивируют его как форму изысканного общения, доступного только начитанному и возвышенному мужу. В XVI в. ученый Фэн Кэбэнь, приводит список из 13 «добродетелей» образцового чаепития, где на первом месте стоит «отсутствие суетности», а на втором – «общение с дорогим гостем». Одно действительно подразумевает другое. Ведь по-настоящему близкие люди не столько говорят, сколько молчат о том, что их соединяет! Вот и принимать «дорогого гостя» полагалось не во внутренних покоях дома, что, по китайским понятиям, попахивает фамильярностью, а в саду, на фоне живописного вида. Хозяин и гость садились боком друг к другу, имея перед собой общий пейзаж так, что, казалось, весь мир вовлекался в беседу друзей. Разнообразие мира обещало неисчерпаемость моментов открытия его красоты. Правда жизни никогда не дана, но всегда приходит, извечно возвращается к тому, кто бодрствует духом и умеет быть, как говорили древние даосы, «таким, каким еще не бывал». Она есть потому, что ее нет. Вот почему тонкий, едва уловимый, но отличающийся таким богатством оттенков чайный аромат стал в Китае, так сказать, фирменным знаком полноты общения и вместе с тем религиозного прозрения, особенно среди последователей чань-буддизма. «Вкус чая – вкус чань!» – гласит чаньская сентенция.
Красота чаепития сродни музыке самого бытия – бесконечно разнообразной, как мир, и утонченной, как гармония небесных сфер, улавливаемой только безупречно бодрствующим духом. В этом мире музыкальных соответствий важна четкость не определений, а отношений: всякое слово и всякий жест в восточном чаепитии исходят из глубины сердца и артикулируются с каллиграфической точностью. Здесь значимы решительно все нюансы восприятия. Помимо десятков сортов чая на все случаи жизни и любой вкус, знатоки принимали во внимание и цвет, и форму, и фактуру как чайных листьев, так и чайной утвари. Чай могли ценить даже за то, что его листочки издают приятный шорох, когда их насыпают в чашку.
Следовало позаботиться и о подходящей воде, ибо, как говорят в Китае, чайник – отец чая, а вода – его мать. Для китайского чаепития особенно подходят свежевыпавший снег, жидкость, стекающая со сталактитов (своего рода молоко Матери-Земли), или роса на бамбуке, ибо бамбук считается родным чаю растением. Выбор чайников тоже дает простор фантазии и по форме, и по материалу, и по цвету. На Тайване можно встретить даже чайники, высеченные из камня.
Вообще чай и каллиграфия – два универсальных образа культуры и средства общения в Китае. Помню, как я был удивлен, когда, выехав впервые в китайскую деревню в ста с лишним километрах от Пекина, чтобы познакомиться с местными новогодними обрядами, увидел, как в первый день нового года крестьяне своими потрескавшимися, заскорузлыми пальцами тружеников пишут в подарок друг другу каллиграфические надписи «в древнем стиле». Какое органичное, мгновенно реализуемое, не требующее затрат и сложных орудий, подлинно всенародное единение художественного творчества, литературы и социального ритуала! Европа ничего подобного не знает.
