Орнамент массы. Веймарские эссе - Зигфрид Кракауэр
Солнечным днем, когда всё устремляется на свежий воздух, самое подходящее занятие – бродить по вокзалу или, еще лучше, остаться дома, задернуть шторы и, лежа на диване, предаться скуке. Охваченный tristezza[117], ты начинаешь заигрывать с вполне здравыми идеями или обдумываешь разные проекты, которые неведомо почему представляются важными. В конце концов ты ограничиваешься тем, что продолжаешь ничего не делать и довольствоваться собой, по-прежнему не зная, чем бы, собственно, заняться – то ли с умилением рассматривать стеклянного кузнечика, который стоит на письменном столе и не может прыгать, потому что он стеклянный, то ли созерцать экстравагантный маленький кактус, которого его экстравагантность ничуть не смущает. Как и эти декоративные пустяки, человек ординарен, он только и делает, что подпитывает свое праздное беспокойство, отвергнутую страсть и пресыщенность тем, что существует, не существуя.
Однако, если запастись терпением, присущим законной скуке, тебе, возможно, посчастливится испытать почти неземное блаженство. Перед глазами предстанет пейзаж: с важностью прохаживаются пестрые павлины, в лике людей – совершенная одухотворенность, и вот уже и твоя душа наполняется радостью, и ты в экстазе возвещаешь о том, чего тебе извечно не хватало: о великой Страсти. Она маячит перед тобой как сверкающая комета, и случись ей низойти, она низойдет на тебя, на других людей, на весь мир – и наступит конец скуке, и всё, что есть, обернется…
Но увы, люди – всего лишь отдаленные подобия самих себя, и великая страсть гаснет на горизонте. И пока ты предаешься непреходящей скуке, в голове твоей рождаются всякого рода невинные пустяки, такие же скучные, как этот.
Прощание с Линденпассажем
Линденпассаж перестал существовать. То есть он существует по-прежнему – как проход между улицами Фридрихштрассе и Унтер-ден-Линден, – но это уже не пассаж. Недавно, когда я вновь гулял по нему, как часто гулял студентом, еще до войны, я понял, что труд по его уничтожению близок к завершению. В гладкий холодный мрамор одели колонны между магазинами, а над ними вздулся уже свод современной стеклянной крыши, каких теперь десятки. Лишь в нескольких местах, к счастью, просвечивает еще старая ренессансная архитектура, пугающе прекрасные имитации ее нашими отцами и дедами. Просвет в каркасе новой стеклянной крыши открывает сквозной вид на верхние этажи, бесконечные ряды консолей под венчающим карнизом, соединенные друг с другом круглые окна, колонны, балюстрады и медальоны архитектурного орнамента – во всей их поблекшей высокопарности, которая уже не будет радовать прохожих. Одна из колонн, которую, вне всякого сомнения, решили сохранять до последнего, кирпичным рельефом выставила напоказ композицию – дельфины, растительный орнамент и маска внутри центрального картуша. И всё это ныне убирают под холодный мрамор – в могилу.
А я помню трепет, какой слово «проход» внушало мне в детстве. В книгах, которые я жадно глотал тогда, обычным делом в темных проходах были нападения и убийства, о чем свидетельствовали потом лужи крови, или по меньшей мере всякие сомнительные личности, собиравшиеся вместе и обсуждавшие предстоящие темные дела. Пусть в детских моих фантазиях не было меры, однако же кое-какие из свойств, приписанных ими проходам, и вправду были присущи Линденпассажу прежних времен. Да и не только ему – всем настоящим пассажам бюргерской эпохи. Имеются ведь реальные основания, чтобы действие «Терезы Ракен» разворачивалось на задворках парижского пассажа Пон-Нёф, тем временем тоже придушенного бетонными плитами новых роскошных зданий. Время пассажей прошло.
Своеобразие их в том, что пассажи – это переходы, мостки через буржуазную жизнь, которая бурлит возле их устьев и над ними. Всё, отторгнутое от нее по причине непрезентабельности или в силу противоречия официальному мировоззрению, находило пристанище в пассажах. Они давали приют тому, что было изгнано и стремилось назад, что не годилось для украшения фасадов. Проходные предметы обретали в пассажах своего рода право на существование, подобно цыганам, которым не разрешалось стоять табором в городах, можно только вдоль проселочных дорог. В течение дня люди всё равно проходили мимо – перемещаясь от улицы к улице. Линденпассаж еще полон магазинчиков, витрины которых, по сути, такие же переходы внутри орнамента бюргерской жизни. Прежде всего они служат телесным потребностям, но также и жажде зрелищ, торгуя грезами наяву. То и другое – интимно близкое и очень далекое – бежит буржуазной публичности, которая ни того ни другого не терпит, и с готовностью отступает в таинственные сумерки пассажа, где, словно в болоте, расцветает. Как раз потому, что пассаж представляет собой проход и в то же время место, способное, как никакое другое, дать представление о путешествии особого рода – бегстве из ближнего в дальнее, соединяющем образ и плоть.
Среди экспозиций, посвященных телесности, почетное место в Линденпассаже занимает Анатомический музей. Настоящий король пассажа, законно основавший государство меж картушей, орнаментов и дельфинов. Поскольку изгнанные из парадной действительности вещи принуждены всё же рядиться в бюргерские одежды, афиши, побуждающие войти, кажутся лицемерными. «Выставка „Человек“ способствует укреплению здоровья» – гласит одна из них. А на разоблачения, ожидающие посетителя внутри, намекает выставленная в витрине картина, где изображен медик во фраке, который в присутствии многочисленных старомодно одетых господ производит операцию на животе обнаженного женского тела. Прежде это тело представляло собой даму. Но здесь речь идет о животе, о внутренностях, иными словами, – о чисто телесном. Разрастания и уродства тела как такового представлены там, внутри, с педантичной наглядностью, а для взрослых в отдельном кабинете выставлены к тому же для обозрения ужасы всех известных венерических болезней. Вот они, последствия опрометчивой чувственности, которая, впрочем, разжигается совсем рядом, в книжной лавке. Во времена инфляции в пассаже большого немецкого города открыли книжный магазин коммунистической направленности, но продержался он там недолго, хотя пассаж был порождением недавнего предвоенного прошлого и своими коваными железными подсолнухами напоминал скорее подземный переход. Но и отдаленного намека на пассаж хватило, чтобы вытолкнуть пропагандистскую литературу наружу, ведь подполье жаждет вырваться на свет дня, тогда как порнография чувствует себя как дома в полумраке. Книжная лавка в Линденпассаже знает, чем обязана
