Орнамент массы. Веймарские эссе - Зигфрид Кракауэр
Гарун аль-Рашид наших дней
Дочь миллиардера мечтает о бескорыстной любви и появляется на людях инкогнито, нарядившись в бедняцкие одежды. Желание услышано, в нее влюбляется скромный молодой человек, к слову сказать из обедневшего дворянского рода. Он собирается открыть девушке свои чувства, но случайно слышит о ее миллиардах и во избежание недоразумений решает со сватовством повременить. Вот тут-то оба окончательно понимают, что не мыслят жизни друг без друга, а поскольку деньги тянутся к деньгам, то в довершение всего лорд наследует несметные сокровища.
В другом фильме о бескорыстной любви мечтает уже юный миллиардер и ведет жизнь бродяги и т. д. и т. п. Разоблаченное инкогнито, сомнения девушки и свадебное путешествие на комфортабельной яхте.
Подобно герою из «Тысячи и одной ночи», сказочный принц наших дней предпочитает окружать себя ореолом тайны, с той лишь разницей, что блестящий финал изрядно приправляется миллиардами, которые в глазах света затмевают всё остальное. Ради благих намерений о несметном богатстве позволительно и умолчать. Состоятельная нищенка, лжебродяга – в их инкогнито нет смысла, разве что во имя бескорыстной любви и т. д. Но если желание чистой любви так сильно, почему бы и вовсе не отказаться от состояния? Почему бы не распорядиться деньгами с умом и не показать тем самым, что ты достоин любви? Однако никто не отказывается от состояния, никто не распоряжается деньгами с умом. Притворная бедность (только для этого она и нужна) выставляет счастье обладания в еще более выгодном свете, подзаряженным мощными лучами юпитеров, а тоска по бескорыстной любви есть обыкновенная сентиментальность, призванная заглушить дефицит настоящих чувств. Ведь настоящая любовь всегда корыстна, ибо жаждет подтверждения, что предмет любви кое на что годен. Дочь миллиардера, верно, ощущала бы неловкость, будь интерес, который к ней проявляли, меркантильным. Потому она и скрывает принадлежащие ей миллиарды и по бросовой цене находит на открытом рынке мужчину, чье благородство выражается в том, что он западает на девушку без гроша за душой, в которой нет ничего особенного, разве что ее миллиарды. «Главное – люди, а не состояния», – поучают богатенькие моралисты. Но кто эти люди, мы видим из кинолент: девчушка, недурно танцующая чарльстон, и под стать ей недалекий юноша. В любви человека к человеку, то есть в приватном союзе двух ничтожных существ, нет потому ничего неестественного, она служит оправданием обладанию, действующему на неимущих не столь волнующе, коль скоро есть люди, которые фактом так называемой любви доказывают, что один человек просто обладает другим. Сказки живут, мотив инкогнито получил превратное толкование. Настоящий Гарун аль-Рашид бродил, переодетый в чужое платье, познавал людей, независимо от толщины их кошелька, а затем выносил суждения. В наши дни Гарун аль-Рашид не кичится своим богатством и предпочитает анонимность, дабы люди узрели: этот человек на что-то годен; но рано или поздно обнажается то единственное, что составляет его сущность, – деньги. Когда сегодня вечером с маленькими ларечницами заговаривает незнакомый господин, они принимают его за знаменитого миллионера со страниц иллюстрированных журналов.
Тихие трагедии
Банкир весьма постыдным образом доводит себя до банкротства, после чего считает своим долгом соблюсти приличия и свести счеты с жизнью. Дочь его остается залогом в руках кредиторов. Девушка оказывается без средств к существованию, и потому, а также карьеры ради, влюбленный обер-лейтенант не решается связать себя с ней браком. Бедняжка устраивается танцовщицей и под другим именем зарабатывает себе на хлеб. После долгих лет напрасных поисков обер-лейтенант, давно раскаявшийся в своем поступке, наконец-то снова встречает возлюбленную и на сей раз хочет с нею соединиться. Для счастливой развязки нужно только подать прошение об отставке. Но самоотверженная танцовщица отравляется, чтобы возлюбленный думал только о карьере. С поникшей головой стоит офицер в штатском у гроба. И дело не в офицерских погонах – много где еще карьера зависит от удачной партии. Так рождаются трагедии, подобные этой на самом деле не трагедии. В качестве трагедий они преподносятся исключительно в угоду обществу. Если женщина добровольно налагает на себя руки, дабы мужчина достиг известных высот, ее поступок служит гарантией нерушимости общественных институтов. Последние возводятся в ранг вечных законов, поскольку люди ради них идут на смерть, напоминающую трагедию в пяти актах. Сбывая сюжеты со смертельным исходом, киноконцерны действуют совершенно сознательно (а может, и нет). Смерть, утверждающая власть господствующих инстанций, одновременно предотвращает другую, что борется с этой властью. Одну возвеличивают, чтобы сделать другую невозможной. Но возвеличивают в трагическом свете то, что говорит о недостатке опыта и есть не более чем несчастный случай. Великодушие, которое думает проявить танцовщица, решив свести счеты с жизнью, – бессмысленная растрата чувств, культивируемая в высших сословиях, поскольку она притупляет сознание несправедливости. Есть немало людей, слишком ленивых, чтобы взбунтоваться, и вследствие этого великодушно приносящих себя в жертву; проливается немало слез, которые текут лишь постольку, поскольку иногда легче плакать, чем шевелить мозгами. Трагедии наших дней – любовные похождения с печальным концом, предназначенные сохранять существующие обстоятельства и изрядно умащенные метафизикой. Чем прочнее положение, наделяющее общество властью, тем более трагическими представляются бессилие и глупость, и нет сомнений, что с каждой новой международной сделкой в тяжелой промышленности ряды танцовщиц-самоубийц будут пополняться. Сцены отравлений, когда девушки добровольно отправляются на тот свет, приводят публику в такое растроганное состояние, что она больше ни за что не желает отказываться от яда. А потому называть трагедией можно только усердные попытки дать обществу противоядие. И пока не зажегся свет, маленькие ларечницы тайком утирают слезы и спешно припудриваются.
На пределе жестокости
Иные фильмы охвачены каким-то безумием. Они пугают, забрасывают нас образами, в которых отражается истинное лицо общества. К счастью, по сути своей они вполне здравы. Шизофренические всплески длятся мгновения, после чего происходит смена кадра и всё возвращается на круги своя. Вот, к примеру, такой сюжет: провинциальная девушка вместе с ухажером, заурядным молодым увальнем, решает податься в Берлин. Она – воплощение красоты, и гендиректор ревю сулит ей звездную
