Нескучная классика. Еще не всё - Сати Зарэевна Спивакова
Поэтому мне хотелось бы, чтобы каждый из вас, какое бы музыкальное или сценическое направление вы ни избрали, использовал свободное время, чтобы чему-то научиться. Даже если вы знаете, что в ближайшем будущем вам не придется это исполнять. Наш мозг удивительно устроен: все, чему вы учитесь, как будто попадает в папку “Документы” в вашем компьютере. Вы сохраняете информацию и забываете о ней. Но как только она вам понадобится, вы можете ею воспользоваться. Однажды, если вам предложат исполнить партию Дидоны в опере “Дидона и Эней”, окажется, что вы ее уже знаете. Выучили еще шесть лет назад и теперь, когда созрели физически и профессионально, можете доработать с учетом приобретенного опыта. И вам будет уже гораздо легче. Конечно, когда тебе девятнадцать или двадцать лет, сложно поверить в необходимость учиться тому, что пригодится, лишь когда тебе будет тридцать. Но, уверяю вас, оно того стоит.
С. С. Джесси, вы верите, что искусство может повлиять на нашу жизнь? Могут ли люди искусства действительно изменить что-то в политической или общественной жизни?
Д. Н. Да. О да. Я знаю, что это так.
С. С. Позвольте напомнить всем присутствующим об одном знаменательном событии в вашей карьере, в вашей жизни и, я думаю, в жизни многих других людей. В 1989 году в Париже вы исполнили “Марсельезу” на Елисейских полях.
Д. Н. Да, это было исключительное событие в моей жизни. Франсуа Миттеран, который был тогда президентом Франции, попросил меня исполнить “Марсельезу” на праздновании двухсотлетия Французской революции. За год до намеченного торжества ко мне обратился человек из правительства, который курировал этот вопрос, месье Дюпавийон, и передал эту просьбу. Я, признаться, была очень удивлена – это была большая честь для меня, – и спросила: “Месье Дюпавийон, вы уверены, что господин Миттеран не ошибся? Может быть, он думает, что я из Гваделупы, или с Мартиники, или из какой-то бывшей французской колонии в Африке? Ведь я часто выступаю во Франции, исполняю произведения на французском языке”. Он ответил: “Не волнуйтесь, президент знает, что делает. Он хотел бы, чтобы именно вы исполнили «Марсельезу»”. Я поблагодарила и начала готовиться к выступлению. Это было совершенно непередаваемое ощущение. И вот что поразительно: прошло уже столько лет, но до сих пор по крайней мере раз в неделю в аэропорту, в магазине или просто на улице ко мне подходят люди и говорят: “Я был там, на Елисейских полях, когда вы исполняли «Марсельезу» на площади Согласия”. В тот день на улицы вышли миллионы человек, и, мне кажется, за эти годы я повстречалась с каждым из них.
С. С. Непередаваемое ощущение!
Д. Н. Верно, непередаваемое. Мне нужно было быть на площади Согласия около шести часов вечера, а выйти на сцену предстояло в одиннадцать. Для меня специально построили гримерку под сценой, где я пять часов дожидалась выхода и наблюдала за парадом на мониторе.
С. С. И занимались йогой?
Д. Н. И йогой тоже. Месье Дюпавийон, этот чудесный человек, был рядом. Его ведомство поручило ему следить, чтобы все прошло хорошо. Несколько раз за эти пять часов он спрашивал: “Все в порядке?” Я отвечала: “Да, все просто отлично! Я много репетировала и, уверяю вас, выучила слова наизусть. И не собьюсь, честное слово. Вам не о чем беспокоиться”. И в какой-то момент он воскликнул: “Ну это же ненормально – совсем не волноваться!” Но я смотрела на это иначе: зачем тратить силы на беспокойство, думала я, нужно просто наслаждаться происходящим, запомнить каждое мгновение. Мы раз двадцать проверили, как на мне сидит платье, не растрепалась ли прическа и не торчат ли из нее шпильки. Микрофон для моего выступления был сделан в Японии всего за две недели до праздника. Мы сто раз убедились, что он надежно закреплен на платье. Имейте в виду, что и я, и оркестр выступали вживую. Сейчас на церемониях открытия Олимпийских игр или футбольных чемпионатов певцы выступают под фонограмму, потому что организаторы хотят быть уверены, что получат хороший качественный звук. Но мы все выступали вживую, поэтому и мне, и дирижеру, и хору обязательно нужно было видеть друг друга. А миллиарды людей видели нас на экранах своих телевизоров. И я решила: зачем показывать, что ты волнуешься? Наслаждайся. Зачем показывать, что ты нервничаешь, когда на тебя смотрят миллиарды? Получай удовольствие. Ну что может произойти? Если опозоришься, так на весь мир… На мой взгляд, если ты выступаешь не в студии, то размер аудитории не имеет значения. Два человека или два миллиарда – какая разница.
С. С. Спасибо, это прекрасная история. Джесси, я знаю, что музыка Вагнера занимает в вашем репертуаре особое место. И именно Вагнера вы исполняли на знаменитом концерте, вашем последнем концерте с Караяном.
Д. Н. Начнем с того, что я несколько лет подряд выступала на фестивале, среди организаторов которого был Караян. Но с самим Гербертом фон Караяном никогда в жизни не работала. Он иногда посещал мои концерты, но, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания, приходил незаметно. Обычно он через своих помощников сообщал мне, что собирается на мой концерт, но приезжал в последнюю минуту, когда все зрители уже занимали свои места, чтобы никто не видел его машину. И садился сбоку от сцены, чтобы не отвлекать внимания зрителей от моего выступления. Когда нам довелось поработать вместе, у него уже были проблемы со здоровьем. Ему стало тяжело ходить. Он немного волновался, сможет ли выйти на сцену. И тогда я ему сказала: “Маэстро, вы всю свою жизнь были опорой и поддержкой для стольких музыкантов. Позвольте в этот раз мне поддержать вас?” И мы вышли вместе. И вот я слушала, как великолепный оркестр под его руководством исполняет прелюдию к “Тристану и Изольде”. А потом он говорил: “Здесь немного подсократим”. И это означало, что мы пропускаем пять часов оперы и сразу переходим к “Песне любви и смерти” Изольды.
С. С. Что для вас главное в этой арии?
Д. Н. История Любви. Потрясающей любви!
С. С. Джесси, а бывали ли в вашей сценической жизни какие-то забавные моменты?
Д.
