Андрей Буровский - Величие и проклятие Петербурга

И в случае с неформалами все идет, как обычно в Петербурге — город дает быстрее оформиться тому, что и так уже готово родиться во всем русском общест­ве. Это ведь не Александрийский столп и не Дворцо­вый мост (и уж конечно, не тени Воронихина и Монферрана) нашептывали питерскому парню грандиозную идею — напялить грязные джинсы, нацепить на каждую руку по три плетеных браслетика-«фенечки» и отпус­тить грязные патлы до плеч. Эта затея целиком и полно­стью принадлежит самому парню, а для чего он, говоря словами петербургского поэта, «вычудил такое чудо»[110] — второй вопрос.

Не буду вступать в спор — но сколько ни пытался, был не в силах найти в хиппи, битниках или митьках решительно ничего другого, кроме стремления убежать от жизни — потому что жить не хватает ума, знаний, да и просто энергии. То ли все еще «круче» — и видится в поведении неформалов то ли пацанское, то ли люмпен­ское стремление напугать и шокировать «всех остальных».

Это неприятное предположение поддерживается вот чем — среди одеяний и причесок неформалов есть та­кие, которые требуют просто колоссальных затрат вре­мени, усилий, да и денег. Взять тот же «хайратник» — сложнейшую прическу в виде гребня из волос над бри­той в других местах башкой. Бритое покрашено в крас­ный цвет, сам «хайратник» — в зеленый, все это спрыс­нуто лаком для волос — чтобы блестело. И все, и мож­но идти в людное место. Одни хохочут, другие рычат, третьи ругаются... Вот мы и привлекли к себе внимание!

Сердцу «неформалов» очень близко объяснение, что как раз «лохи» и «быки» (это мы с вами) очень заботятся об одежде, а вот они-то как раз — вовсе и нет. Но соз­дание «хайратника» требует столько времени и сил, что тут сразу становится все ясно.

В. Дольник для «неформалов» применяет термин, ро­дившийся при изучении поведения стадных живот­ных, — «молодежная банда»[111]. Суть явления в том, что молодежь, уже вышедшая из детского возраста, но еще и не вполне взрослая, объединяется в специальные группы для решения своих проблем. Члены группы при­мерно равны по месту в обществе, вместе они опасны и для взрослых самцов, и для животных другого вида... В общем, лучше не попадаться.

По моим наблюдениям, у людей в молодежных бан­дах оказываются в основном те, кому не хватает содер­жания для взрослой жизни. Тот, у кого есть хоть какие-то знания и умения, в молодежную банду не пойдет — ему незачем.

Читателю могу дать несколько жестокий, но очень действенный совет: при встрече с носителями «альтернативнои культуры» не проявлять испуг, не показывать, что вы шокированы. Вместо этого проявите веселое удивление, причем в самой легкой форме (в основном не обращайте внимания на «хайратники» и грязные джин­сы) — и шокированы окажутся сами «альтернативщики». Если же с милой улыбкой сказать пару слов о тех, кто вынужден ударяться в форму, не обладая содержа­нием, — тут пахнет нешуточной истерикой.

Можно обожать «неформалов», относиться к ним аг­рессивно или разделять по отношению к ним несколько брезгливое недоумение автора. Но главное — их роди­на, как правило, Санкт-Петербург. И митьки, и ранний Б.Г., невероятно пугавший и раздражавший обывате­лей. И те молодежные группы, в сравнении с чьим во­пиюще немузыкальным воем уже и Б.Г. показался очень милым и чуть ли не традиционным...

Особенность Санкт-Петербурга как урочища прово­цирует скорость развития культуры в любом направле­нии. Хоть в направлении совершенства, хоть в направ­лении маразма.

Это свойство урочища — ускорять развитие куль­туры, по своему смыслу такое же, как любое свойство любого участка Земли. Оно не плохое и не хорошее. В Африке у людей черная кожа; на острове Гренландия не растут ананасы, зато в морях вокруг Гренландии во­дятся киты и тюлени; на Кубани хорошо вызревает под­солнечник и много подсолнечного масла. В одном ряду с утверждениями такого рода стоит и это: «Петербург по своей планировке полицентричен и эксцентричен, и это его большое отличие от моноцентричной и концентрично расположенной и концентрически организованной Москвы. В силу этих особенностей в Петербурге развитие культуры идет ускоренно».

Часть VII

ЧЕЛОВЕК В САНКТ-ПЕТЕРБУРГЕ, ИЛИ ГОРОД СПЛОШНОГО ЭКСТРЕМУМА И ПРИВИДЕНИЙ

А вокруг старый город Питер,

Что народу бока повытер

(как тогда народ говорил), —

В гривах, в сбруях, в мучных обозах,

В размалеванных чайных розах

И под тучей вороньих крыл.

     А. Ахматова

Глава 1

КТО ЖИЛ И ЖИВЕТ В ПЕТЕРБУРГЕ

Псковский да витебский — народ самый питерский.

Поговорка

Кто жил в Петербурге?

Представление о том, что Петербург — «вторая столица» так же привычно сегодня, как и уверенность — Москва всегда была и более крупным, более населен­ным городом. Ничего подобного. Был период, в течение которого Петербург был городом большим, нежели Мо­сква, — с конца XIX века до Второй мировой войны.

Москва всегда была более стабильным, более по­стоянным городом — это точно. В Москве никогда не было таких резких перепадов числа жителей — особен­но если не считать времени средневековых эпидемий и татарских нашествий. Но последнее татарское нашест­вие затронуло Москву в 1571 году. В этот страшный год крымский хан Дэвлет-Гирей взял Москву. Число убитых называют разное — от 50 до 500 тысяч. Колос­сальное различие в оценках доказывает одно — никто, как всегда, не считал. Москва выгорела полностью, и только одно обстоятельство позволяло ее быстро вос­становить — обилие пока не вырубленных лесов в вер­ховьях Москвы-реки. Материальный и моральный ущерб просто не поддается описанию.

Но в XVII—XVIII века Москва не знала иноземных нашествий, а других причин для исчезновения людей и не было. То есть Москва запустела осенью 1812 года, когда почти все ее жители ушли перед нашествием На­полеона. Но уже весной — летом 1813 года город опять стал наполняться людьми. Тот, кто осознавал себя мо­сквичом и хотел жить в Москве — как правило, вернул­ся, и быстро. В целом население Москвы росло посту­пательно, без особенных рывков.

Не то в Петербурге... Число городских жителей в нем тоже росло, он даже обогнал Москву, но росло число жителей не постепенно и неуклонно, а рывками.

Первые жители Петербурга, не по своей воле пере­селенные Петром в свой ненаглядный «парадиз», разбе­гались еще и при жизни Петра. А не успел скончаться Антихрист, как бегство началось уже массовое. Не мень­ше 15 тысяч человек из 40 тысяч всех жителей города убежали в 1725—1729 годах. В 1729 году Петр II велел ловить этих петербургских беглецов и силой водворять их обратно. Успеха этот указ не имел, да и иметь не мог. Тем более действовал юный царь не очень после­довательно: одной рукой ловил беглецов из Санкт-Пе­тербурга, другой сам же переносил столицу из Петер­бурга в Москву, и множество дворян сбежало из Петер­бурга вполне легально.

Вот стоило окончательно утвердить Санкт-Петербург как столицу, сделать в ней выгодным кормление около военных частей и чиновников — и население стало рас­ти. Добровольно.

Впрочем, большую роль сыграла «канавка невская», как ласково называли в народе Ладожский канал, со­единивший Свирь и Неву в обход Ладожского озера. Частые бури в Ладожском озере мешали навигации, а тем самым — подвозу продуктов. Теперь продовольст­вие подвозили регулярно, цены на все резко упали.

С 1735 года Петербург перестал быть дорогим городом. «Четверик (26 кг) гречневых круп стоил 34—40 копе­ек, гороха — 40—55 копеек, овса — 15 копеек, пуд (16 кг) ржаной муки — 26—27 копеек, крупичатой — 75—80 копеек, масла коровьего — 1 рубль 25 копеек фунт (около 400 г.), говядины — 1 рубль 34 копейки, гусь с печенкой — 12 копеек, солонина — 3 копейки, баранина — 2 и 3 копейки за фунт и т.д. В сравнении с XX веком цены эти кажутся просто невероятными»[112].

В XXI веке цены эти не стали более «вероятными», но в XVIII веке в других городах России цены на еду были или примерно такими же, или чуть ниже. А воз­можностей заработать в Санкт-Петербурге было боль­ше. С 1735 по 1750 год в город въехало больше людей, чем сволокли силой за все годы правления Петра I. В 1750 году в Санкт-Петербурге жили 95 тысяч чело­век, тогда как в 1730-м оставалось от силы тысяч 25 от переселенных Петром 40 тысяч.

Квартиры и продовольствие к 1750 году вздорожа­ли, жилья сильно не хватало — а ведь в конце 1720-х годов в Петербурге стояло много заколоченных домов, иные разваливались от сырости и отсутствия ухода.

Что это доказывает? Да всего-навсего то, насколько выгоднее решать любые вопросы добром, чем батога­ми. Пока двухметровый царь с головой меньше собст­венного кулака надрывался и орал, размахивал леген­дарной дубинкой, сек кнутами и угонял в Сибирь за ос­лушание — Петербургу было быть пусту. И даже при Петре строить город удавалось, только нарушая нормы карательно - полицейской «экономики».