Нескучная классика. Еще не всё - Сати Зарэевна Спивакова
С. С. …немножко рабом.
Г. К. Пожалуй. И был сильно зависим от властных структур, даже более зависим, чем другие коллеги, которым – тому же Славе Ростроповичу или Святославу Рихтеру – удавалось быть по-своему в стороне.
Возвращаясь к вопросу служения и дистанции: находясь в сильных тисках системы, Давид Федорович сохранял при этом человечность. С необычайной душевной щедростью, теплом общался и со своими коллегами, и со студентами, и с иностранными коллегами – это всё была как бы его семья. Он не купался в лучах славы, нет, он ими делился. И, наверное, от него и мне, и тем, кто имел счастье учиться в его классе, передалась важная мысль: мы занимаемся своим делом не для себя, а чтобы делиться с другими.
Насколько для этого нужно быть отстраненным, не знаю. У каждого свой настрой, своя необходимость. На сцене ты один противопоставлен оркестру, залу. Ты должен быть в контакте с музыкой и партнерами. А больше тебя, как говорил Гленн Гульд, ничто не должно отвлекать. Когда Гленна Гульда спросили, не тоскует ли он по сцене, по славе (как известно, в последние годы жизни он не играл в больших концертах), он ответил, что отношения артиста с партитурой – это отношения один на один. Вот оно, то понимание одиночества, с которым я солидарен. Вот мы: скромные исполнители и партитура, мы на службе у авторов.
Нынче – на маркетинге, на раскрутке – всё ставится с ног на голову, исполнители становятся важнее, чем композиторы, на афишах большими буквами пишутся имена исполнителей, а авторов забывают подчас даже упоминать. Это страшно. Таня Гринденко, моя коллега и верный друг, эту ситуацию очень точно описала. “Ты понимаешь, Гидон, – сказала она, – мы живем во времена портных. Люди буквально поклоняются Армани, Версаче. А кто они, в конце концов? Да они обыкновенные портные!” Нет, я понимаю, что модельеры – тоже творческие люди, своего рода композиторы, и немного утрирую. Но исполнители – это на самом деле портные на службе у тех, кто создает музыку, а рынок делает из них королей, причем часто эти короли голые, так как сказать им, по сути, нечего. Они питаются пищей, которую им предоставляют авторы, но при этом так довольны собой, будто они и в самом деле Шостаковичи или Моцарты.
С. С. Вы упоминали работу с партитурой. Скажите, когда вы берете новую партитуру, вы любите с чистого листа ее услышать и представить полностью, слитком, или вы ориентируетесь на тех, кто исполнял ее до вас, переслушивая записи, чтобы потом создать свою собственную версию?
Г. К. Это напоминает мне другую историю – я сегодня на всё отвечаю цитатами – опять про молодую коллегу.
С. С. Как много у вас молодых коллег!
Г. К. Да, да. Так вот, когда ей задали вопрос, как она готовится к концертам, она ответила: “Да очень просто, я слушаю много разных записей, выбираю лучшие из них, и интерпретация создается”. Другой мой коллега, замечательный виолончелист, возмутился. “Возможно, мы тоже этим грешим, – сказал он, – но заявить об этом так откровенно – это же просто бесстыдство, признание в полной своей несостоятельности!” И действительно, нельзя представить себе, что все новое создается только на том, что уже было создано. Таким образом готовится только американский салат из полуфабрикатов, Grande cuisine[38] из них вы не создадите… А я стараюсь не стать жертвой моих самых выдающихся впечатлений, не впасть в эпигонство. В классе Давида Федоровича Ойстраха были студенты, которые хотели сделать всё, “как Давид Федорович”. Я уверен, что в классе Юрия Исаевича тоже такое было. Но на самом деле поистине большими талантами у великих педагогов вырастают не те, кому казалось, что нужно стать маленьким Ойстрахом, а те, кто идет своей дорогой, делает всё по своему ощущению, по своему наитию. Важно понять, что имитацией ничего невозможно добиться.
С. С. Имитаторство, упаси боже! Нет, мой вопрос был не про имитацию. Я имела в виду именно образцы классических произведений. Мне известно, что вы часто являетесь первым исполнителем и вдохновителем многих новых произведений.
Г. К. Но я тоже веду речь о классике. Скажем, в последние годы я совершил свой маленький индивидуальный подвиг. Собрал последние силы, чтобы снова записать всего Баха. Наметил в сезоне для этого время и стал заново приближаться к сочинениям, которые уже лет двадцать не играл. Такая вот творческая наглость: одна запись всего цикла трех сонат была осуществлена двадцать пять лет тому назад, и я решил вдруг, что надо еще раз это сделать, не задумываясь о том, насколько иначе это будет звучать, насколько это будет интересно. А рынок, конечно, переполнен записями выдающихся интерпретаторов этих произведений. Да если бы я стал все это слушать, я бы, наверное, отказался от своей затеи! Нет, я хотел послушать лишь несколько образцов, которых я еще не знал, понять, чем они интересны. В частности, я натолкнулся на малоизвестные записи румынского композитора, дирижера и скрипача Джордже Энеску. Они поразили меня не только своей грамотностью и мастерством, а тем, что в них чувствуется личность человека.
Это то, о чем когда-то говорил Давид Федорович: “Ты должен идти своим путем”. Таков был его посыл: ты должен искать сам, найти свое прочтение и сделать всё на свой лад. Не знаю, как у меня получилось: я не судья своим записям, тем более что я их никогда не слушаю. Но знаю, что вложил в эту запись всего себя, мне хотелось оставить их, как свою подпись, и надеяться, что они могут кому-то пригодиться.
Путешествуя с мыслью записать заново сонаты Баха, я понял и другое: когда ты общаешься с Бахом, ты никогда не бываешь одинок. Ты пытаешься подняться на другой уровень отношения к музыке, к жизни, и это очень притягательно. В разъездах мне действительно очень часто бывает одиноко, как и моим коллегам. Но одно дело – отвлекаться от одиночества болтовней с приятелем за бутылкой, а другое – вести беседу. Беседовать можно и с партитурой,
