Нескучная классика. Еще не всё - Сати Зарэевна Спивакова
С. С. Иезуитский.
Г. К. Иезуитский, да. В классе этого педагога ученикам всегда раздают шоколадки… ну как в цирке лошадкам – сахар. И вот педагог своему ученику – а речь о маленьком ребенке, – высказав сомнения в его дееспособности и показывая свое недовольство, в конце урока говорит: посмотри, там в шкафу сегодня нет шоколадки. Уверяю вас, с ребенком на всю жизнь останется это ощущение: если не будешь стараться, то и шоколадки не будет. С одной стороны, это выдающийся педагогический трюк, с другой, человеческой, – страшное унижение, низведение ребенка до уровня циркового животного.
Да, нас программировали на победу, на медали и прочее, но и мы тоже воспитывались на таких виртуальных шоколадках, не важно, что они собой представляли. Возникает вопрос: нужно ли проходить через эти психологические страдания, через этот ужас, чтобы становиться музыкантом? Может ли музыкантом быть только человек травмированный, ненормальный, стремящийся к одним победам?
С. С. У меня такое ощущение, что на Западе артисты спрограммированы иначе.
Г. К. Сравнивать советскую систему и западную не имеет смысла, они далеки друг от друга. А если вспоминать прошлое, то время, когда мы учились… Да, было много того, что нас уродовало, было многое, чему мы сопротивлялись, и в этом сопротивлении обретали силу. Другой школы у меня нет – возможно, это тоже травма советских времен, но хорошая травма, скажем так. Школы, благодаря которой я вырос с ощущением, что музыка – это не просто профессия, это служение, это дело, которое нужно людям. И я обязан нести этим людям добро, а не просто получать от своего дела удовольствие или добиваться с его помощью признания и славы…
Возвращаясь к одному из аспектов вашего вопроса, могу сказать, что есть у меня, конечно, коллеги, которые вполне счастливы едва ли не каждым своим выступлением, даже не задумываясь о том, каково было его, назовем это так, качество. Тут выявляются два полюса нашей работы: с одной стороны, это служение, постоянное вопрошание в стремлении сделать ее как можно лучше. А на другом полюсе – артисты, которые, благодаря тому, что они научены играть, зарабатывают себе славу и в первую очередь думают о раскрутке, о том, как бы им импозантно выглядеть в глазах публики, как возвыситься по сравнению с другими музыкантами. Их не смущает эта мышиная возня, тараканьи бега, поскольку внешние признаки успеха налицо: овации, поздравления, гонорары растут, фотографии множатся – они везде: в газетах, на троллейбусах и трамваях, даже на стенах домов. И им кажется, что они занимаются своим делом прекрасно и дальше идти не нужно и некуда.
С. С. Это напоминает, скорее, ситуацию в шоу-бизнесе…
Г. К. Ничего не поделаешь, шоу-бизнес проник в наши ряды и стал для многих самым лучшим транспортным средством для продвижения вперед. Я не хочу сказать, что классической музыкой должны заниматься только те, кто принадлежит к узкому кругу и разбирается в тонкостях, не дай бог; но другая крайность – навязывание классической музыки в ее облегченном варианте широкому кругу населения, определенная коммерциализация музыки. Это тоже, конечно, неверный путь.
С. С. В продолжение этой темы. Не так давно праздновалось 250-летие Моцарта, и вы принимали участие в знаменитом гала-концерте в Зальцбурге, который потом транслировался по всему миру. Скажите, а вам не кажется, что даже с Вольфгангом Амадеем немножечко переборщили, что и из его юбилея сделали коммерческий продукт? Только и слышно было: “Моцарт, Моцарт, Моцарт!”
Г. К. Ну как с этим не согласиться!
С. С. Было ощущение, что его имя написано уже не только на конфетах, а на салфетках, кружках и даже банках с консервами. Бедный Моцарт начал напоминать Санта-Клауса.
Г. К. К Моцарту эта вакханалия никакого отношения не имеет. Ни к скоротечности его жизни, ни к его страданиям, ни к творческому наследию – истинному богатству на все времена. Просто мы живем в эпоху, когда народу, маркетингу, всем тем, кто читал или не читал Карла Маркса, количество важнее, чем качество. И если на Моцарте можно подзаработать, то для этого выискиваются любые способы. Артисты не всегда принимают в этом участие, но… некоторые примазываются. А делать это можно по-разному. Можно выпускать к юбилею диски (поскольку звукозаписывающей компании в этот момент выгодно их распространять) и денежку заработать. Или можно упростить композитора до ресторанного уровня и под мотивчик Моцарта с аппетитом пожирать фазана.
С. С. Или перенести мелодию Моцарта на рингтон мобильного телефона.
Г. К. Да, на телефон! В общем, с Моцартом можно делать всё что угодно. От конфет до самолетов.
Что же до концерта в Зальцбурге, то для нас с Башметом получить приглашение на нем выступить – это была, разумеется, большая честь. Концерт планировался за два года до юбилея, хотя, как всегда, в последний момент кто-то из артистов поменялся. Мы с Юрой тоже знали о концерте заранее, но встретились, к сожалению, минут за пятнадцать до первой репетиции. А ведь мы не так часто играли Кончертанту[36]вдвоем, наверное, раз пять за всю жизнь, с другими партнерами я играл ее гораздо чаще. На концерте хотелось слиться, оказаться в диалоге друг с другом. Но перед первой репетицией мы не успели даже настроить инструменты, потому что прилетели с разных концов мира. И то, что мы услышали, нас никак не порадовало. Несмотря на то что это была Венская филармония, всё было достаточно традиционно. Потом мы поработали, настроились друг на друга, и к генеральной репетиции чувствовали себя получше, а перед концертом собрались. Концерт передавался вокруг глобуса: он был продан, кажется, в тридцать стран. Не знаю, как Юра, но я субъективно не люблю такие ситуации, когда оказываешься в огнях рампы и знаешь, что вот сейчас на тебя все смотрят. Это как Уимблдон для теннисистов: миллионы наблюдают за твоим самым сокровенным. Это очень страшно.
С. С. Страшнее, чем Уимблдон.
Г. К. Наверное. Я, кстати, записи трансляции не видел, спросить некого толком и никакого суждения о сыгранном у меня нет, я только знаю, как это было трудно. Возможно, об этом и говорить не стоило, но я хотел подчеркнуть, что рынок вокруг Моцарта очень большой, однако все зависит от того, что сами исполнители делают на пользу или во вред автору.
