Николай Вахтин - Русские старожилы Сибири: Социальные и символические аспекты самосознания
Еще один постоянный элемент самоописания – вежливость, мягкость, отсутствие грубых слов и грубого обращения друг к другу (это отмечено и в старых публикациях, см., например, Зензинов 1921):
У нас не матерились. Половые органы назывались как-то ласкательно, грубых слов нет. Даже когда ругаются – злости нет. Муж мне говорил: «Когда поедешь на материк, когда будут ругаться – ты не пугайся». Я говорю: «По-моему, злее меня никого нету». Но когда приехала, услыхала, как муж с женой разговаривают – просто разговаривают, не ругаются! – у меня аж сердце схватило. Думала, умру (ж 42 АН).
Только по имени-отчеству называли, вежливо, и никогда не ругались. Мата никакого не было, это был большой грех (ж 39 МК).
Старое поколение походчан матом не ругалось и в частушках не употребляло. Сейчас удержу нет (ж 42 ЧР).Интересные документы, имеющие отношение к этому вопросу, хранятся в Анадырском окружном архиве. В апреле 1920 года на имя председателя марковского исполнительного комитета поступило заявление от Евдокии Дьячковой, в котором она просит разобрать ее дело «ввиду нанесенных мне оскорблений Фомой Шитиковым матерными словами и площадной бранью. Ввиду этого прошу Исполнительный комитет собрать экстренное собрание граждан» (Архив ЧАО. Ф. Р-5. Д. 2. Л. 5). 25 апреля 1920 года такое собрание граждан села Марково состоялось и приняло постановление по «заявлению граждан о произношении Фомы Шитикова матерном слове на общем собрании в пьяном виде: Предупредить чтобы граждане в пьяном виде не ходить и не цензурных слов не произносить» (там же. Ф. Р-33. Д. 1. Л. 17; орфография оригинала). По-видимому, грубость была в то время в селе действительно редким явлением, раз одно ее проявление вызвало такую серьезную реакцию.
Одежда
Наряду с внешностью важную этноидентифицирующую роль играет одежда. Эвены, якуты, чукчи, а также городские (приезжие) русские имеют каждый свой тип одежды, и все эти варианты одежды – не такие, как «у нас». Даже если сегодня, в современном поселке, различить людей по манере одеваться удается только в редчайших случаях, память о том, что у каждого народа был свой костюм, остается, не в последнюю очередь потому, что эти знания поддерживаются деятельностью различных фольклорных кружков.
«Национальный костюм» считается необходимой принадлежностью певца или танцора, выступающего со сцены. Информантка-чукчанка рассказывает, как она выступала с танцами на фольклорном концерте; для этого выступления она сшила подобие чукотского костюма из брезента; потом, для следующих выступлений, она сшила уже настоящий меховой костюм. При этом традиционный костюм у разных территориальных групп чукчей разный – и информантка огорчена, что это не всегда соблюдается:Вроде они [чукчи из Колымского] стали шить себе костюмы как анадырские… А когда в прошлом году приезжали выступать, они все в анадырских одеждах выступали… А раньше совсем по-другому было… И кукашки все эти анадырские. А по-своему ничего, так, по-настоящему-то. Кукашки такие носят… Ламутские длинные обутки… А чукотские одежды вот такие. Как у меня… (ж 38 ПХ).
То же у русскоустьинцев: для выступления нужен особый костюм, такой, как носили раньше: Для танцев, особенно когда выступали, очень сложно было делать одежду. Обязательно нужна была цветастая шаль с кистями, меховые оторочки, опушки, рубахи вышитые, пояса. Все это сами делали (ж 70 РУ).
Никакие отступления здесь недопустимы. Нарушение правил А.Г. Чикачев описывает со смесью издевки и гнева: «Случилось так, что этот танец [„досельный“] с легкой руки невежественных культпросветработников 40–50-х годов получил новое странное название „омуканчик“, или „омуканово“ <…> Он даже транслировался по центральному телевидению: группа лиц, одетых в якутские малахаи (курсив наш. – Авт .), нелепо подпрыгивая, размахивая руками и издавая нечленораздельные звуки, шумно двигалась по кругу. Беру на себя смелость со всей ответственностью заявить, что это была грубая пародия» (Чикачев 1990: 103). Отношение к одежде с этой точки зрения часто игнорирует ее прагматическую ценность, выдвигая на первый план ценность символическую: одежда может быть «наша» и «чужая», «такая, как положено» или «неправильная» и т. п. Так, якутская одежда хорошая, добротная, но «нам» (информант, родившийся в Амге и живущий в Якутске) не подходит: какая бы она ни была по качеству, носить ее могут только якуты. Для «цивилизованного человека» она не годится:
У якутóв привычка такая… Одежда как… самодельная всё. Шкуры. Вместо сапог у них торбаза называются. Оленья шкура, конская шкура или коровья шкура. Ну, они обрабатывают их хорошо. Знают, как это делать. Шьют торбаза, завязывают здесь и ходят. И… ну, имели доху оленью обязательно. Я сам ходил в телячьей шкуре в штанах. Страшное дело… Эта волосня вся остается. Такой страх… (м 19 ЯК)
Пожилые походчане, напротив, помнят, что в прежние времена их односельчане ходили в самодельной меховой одежде; здесь на первый план выдвигается гордость, что «наши» умели все делать сами:
[Походчане] из оленьей шкуры же одежду носили. Г: А одежду сами шили? Инф: Абсолютно. Походчане сами все умели делать. Выделают шкуры – торбаза, рукавицы, варежки. Кукашки делали. Двойная кукашка: верхняя и нижняя. Верхняя – с зимнего оленя шерсть, а нижняя такая потоньше. Для женщин парка (ж 23 ЧР).
«Местную» одежду прежде носили все – кроме приезжих русских. Для «своих» одежда была нормальной, «русские» смеялись над ней; при этом в круг «своих» включаются не только юкагиры, якуты и т. п., но и «местные русские»:
Г: Какие-то обычаи юкагирские соблюдали родители? Инф: Они кухлянки носили, торбаза носили. Вышитые – все сами делали. Г: А это только юкагиры носили? Инф: Почему? Все носили. Г: И русские тоже? Инф: Ну, русские-то мало носили. Это когда в первый раз русские приехали, над нами смеялись. Я в 1948 году поехала в Новосибирск, в торбазах, обычной шапке такой. Там надо мной так смеялись – первобытные люди приехали (ж 27 ЧР).
Все информанты-марковцы отмечают особенности, красоту и высокое качество ламутской традиционной одежды.
Чуванка: По одежде ламутку видно далеко. Она вся расшита, с ног до головы, бисером. Раньше у нее был шикарный национальный костюм, все бисером шито, спереди фартук расшитый, сзади тоже, шапка обязательно красивая, расшитая. Платки обязательно, шали. Два-три платка: один на голове, сверху шапочка расшитая, второй на плечах, фартук, стаканчик расшитый [верхняя одежда типа балахона], и сверху еще шаль. У чуванцев более сдержанно: бисер есть, но меньше, там в основном меховая отделка, красивая. У чукчей совсем просто, не было украшений. На свадьбе была специальная одежда, они же готовятся, достают столетний этот бисер, платки. Но сейчас все уже ушло. Только в праздники бабки наряжаются, глядишь – эта ламуткой оделась, достала откуда-то свои наряды (ж 54 МК). Ч у к ч а н к а: В: Отличаются ли ламуты от чукчей? Инф: Да, у них одежда национальная, такая красиво расшитая. Они любят расшивать. А чукчи – они простую такую одежду предпочитают. Но тоже стараются пестро сделать, а расшивать бисером не любят. Чукотское украшение – такой орнамент [из меховых кусочков разного цвета]. А у ламутов даже фартуки есть, все бисером расшито (ж 54 МК).
И снова повторяется знакомый мотив: чукчи – дикие, неумелые, ничего у них толком нет, даже шить не умеют: Старые ваежские [то есть чукотские] женщины… наши никто не рисковал на них жениться. Они же лентяйки. Даже по шитью видно: встретятся два парня, сразу видно, что за женщина. У наших [у чуванцев] – строчка в строчку, все отделано, залюбуешься, и добротная, и долговечная – а у них [у чукчей] ничего этого нет (ж 54 МК).
Излишне повторять, что все это – насчет неумелости и лености чукотских женщин – не имеет никакого отношения к реальной действительности: это – «декларативная» культура. Если снова обратиться к старым литературным источникам, то видна степень «мифологичности» этих утверждений – ср.: «…одежда марковцев составляет почти полное подобие чукотского костюма, перенятого у них всеми русскими жителями северо-востока Сибири за его практичность» (Олсуфьев 1896: 53). Иными словами, здесь мы явно имеем дело со сравнительно недавно возникшими этноидентифицирующими границами, сконструированными, когда понадобилось четко отделить себя от коренного населения. Одежда, таким образом, играет заметную роль в отграничении «своих» от чукчей, юкагиров, эвенов или якутов. Однако одежда используется и как этнический маркер для отличения себя от городских (приезжих) русских. «Мы» прежде одевались не так, как городские, а по-своему, по-деревенски, «нам» не пристало одеваться по-городскому. Ср. следующий характерный рассказ марковской жительницы, в котором одежда играет отчетливую этноидентифицирующую роль:
Или вот когда Т. приехала в Марково после первого года учебы на каникулы [примерно 1965 год] в новом пальто, в шляпке, один наш чукча стал ее дразнить, пытался оскорбить – ты, мол, чуванка, а вырядилась как русская и пытаешься свою национальность скрыть. Но Т. с ним так спокойно, доброжелательно говорила, что он растерялся и устыдился (ж 42 АН).
