Орнамент массы. Веймарские эссе - Зигфрид Кракауэр

Они образуют группу, чей исток заключен уже не столько в идее, сколько в некоем синтезе идеи и реальности. Выбранный ими «ломаный» курс есть равнодействующая двух компонентов: воли к достижению первоначальной групповой цели и воли к признанию имеющихся фактов. Другая часть группы, напротив, еще сильнее чувствует свой долг перед исходной идеей в ее совершенной чистоте. Когда сделано мало, ей кажется, что не сделано ничего. Любой знак внимания к безучастной реальности рассматривается ею как дезертирство, вовлечение в поле зрения группового существа – как проход через Кавдинское ущелье, сиречь как поражение. Для этой «радикальной» групповой индивидуальности никакой договор с сущим недопустим, она стремится воплотить утопию точно в такой форме, в какой та представляется ее воображению. Любая группа переживает подобный раскол или по меньшей мере не исключает его гипотетически, ведь в конце концов это лишь служит выражением метафизического факта, что душа есть нечто среднее между идеей и реальностью и никогда не низойдет до первой и не возвысится до второй. Как носитель движения от долженствования к бытию группа рано или поздно оказывается в конфликте: принять ли реальность в себя и тем самым вытеснить идею в запредельную сферу или же претворить ее до конца и таким образом перемахнуть через реальность. Проблема эта разрешается, как только происходит раскол группы. С этого момента идея начинает развиваться по двум путям, и такое разветвление есть не что иное, как результат парадоксального метафизического положения человека.

Поначалу групповые индивидуальности, возникшие вследствие разделения группы, как правило, ведут между собой яростную борьбу. Обе они порождены одной и той же идеей, и теперь одна непременно пытается сокрушить другую (или завербовать, что в данном случае одно и то же, поскольку каждая мнит себя единственным и истинным носителем идеи и в присутствии названой сестры чувствует себя совершенно уничтоженной. Нет ненависти более страшной и будоражащей, чем ненависть к родственной душе, вышедшей из той же первопричины, что и мы, но в один прекрасный день пожелавшей проложить собственный путь к счастью и от нас отмежевавшейся; вернее сказать, здесь не только обоюдная ненависть, разделяющая их, но и страх перед ужасающей изоляцией, неумолимо толкающий их искать друг друга, и связующая их любовь, а именно любовь двух созданий, вышедших из одного материнского лона и, несмотря на отчуждение, по-прежнему ощущающих кровное родство. Любая идея неизбежно сталкивается с другими, так или иначе ей противостоящими. Между групповыми индивидуальностями, олицетворяющими в обществе эти полярные духовные силы, никогда не возникает такой страстности и всепоглощающей ревности, как между группами, которые некогда составляли единое целое. В первом случае речь идет о реально существующих противоречиях, во втором – о разладе идеи с самой собой, о суде над еретиком или о возвращении раскаявшегося грешника, как бы там ни было, речь идет о гораздо большем, чем о заурядной вражде двух партий. Впрочем, различия между «одного поля ягодами» довольно типичны. Радикальная группа, отвергающая любой компромисс с реальностью, чувствует себя истинным носителем чистой идеи и клеймит умеренную группу как мятежного отщепенца, отколовшегося от исконной групповой индивидуальности. Отвергая примирение с сущим, она действительно продолжает следовать прямому пути, предначертанному идеей, и в сознании собственной безупречности и якобы правоты бичует как преступников всех, кто явно от этого пути уклонился. Умеренной группе, на собственном опыте познающей тиранию реальности, отстаивать собственную позицию перед радикалами в некотором смысле гораздо труднее. Ей изначально приходится обороняться и апеллировать к здравому смыслу, к благоразумию, тогда как другой группе достаточно воззвать к оторванной от реальности вере. В этой радикальной группе умеренные видят чуть ли не свое лучшее, но заблудшее «я», желающее вразумить их и вернуть из утопических фантазий в область возможного. Вся их сила и добросовестность живут сознанием, что они стремятся к возможному и загоняют клин идеи в реальность; умеренная группа доводит идею до конечности и таким образом отчасти позволяет ей захиреть, тогда как утопическая группа ратует за осуществление идеи во всей ее бесконечности и обманом опять-таки лишает реальность права на всю идею. После того как произошел раскол первичной группы, оба возникших в результате единокровных объединения делаются в глубочайшем смысле слова незаменимыми в процессе идейного становления просто-сущего; только благодаря их взаимодействию и только в результате взаимных трений идея получает свое возможное оформление.

Типичным в судьбе группы становится далее ее постепенный отход от идеи и неуклонное погружение в реальность. Пока существованию группы что-то угрожает, она, разумеется, живет исключительно во имя идеи, вдохнувшей в нее жизнь. Задумай группа отказаться от идеи, этого единственного залога ее сплоченности, общество тут же истребит ее на корню. Возможно, после целой череды расколов какая-нибудь всё еще проповедующая идею групповая индивидуальность наконец-то утвердит свое господство и займет позицию, на которую никто уже не посягнет. Но когда группа в своем развитии достигает этой самой точки, энергия ее начинает угасать, и она на время (а может, и навсегда – смотря по обстоятельствам) попадает под разрушительное воздействие сил просто-сущего. Подобная дегенерация наблюдается у всех «преуспевших» групп, но откуда она берется? Группа есть порождение идеи, которая хочет стать реальностью, она как растение, еще не укоренившееся в мире сущего. Развивать идею и продолжать собственную жизнь для нее одно и то же; ведь пока она не связана с реальностью и свободно парит надо всем, что обладает бытием и весом, идея, выпустившая ее в мир, целиком определяет ее существование. Продвигая эту идею и мало-помалу отвоевывая для нее реальность, сама группа незаметно пускает в этой реальности корни. Она распространяется в сообществе, всё больше и больше вовлекается в его жизнь, так что в конце концов действительность без нее уже не мыслится. Сформированные группой органы берут на себя важные общественные функции, инициированные с ее подачи учреждения упрочивают свои позиции и получают законную силу. Теперь чисто теоретически имеются две возможности. Группа как самостоятельная единица или распускается, поскольку цель ее в общем достигнута, или же продолжает существование, поскольку олицетворяет, скажем, одну из тех возвышенных религиозных идей, какие требуют постоянного представительства. Фактически, однако, безразлично, какому из этих двух путей будет отдано предпочтение; в любом случае групповая индивидуальность будет стремиться к безоговорочному самоутверждению и пресекать всякую попытку ее раздробить. Она сродни движущемуся в «галилеевом пространстве» телу, которое можно вернуть в состояние покоя лишь другой, противодействующей ему силой. Происхождение и сама природа группы в достаточной мере объясняют подобную инертность. Отдельный индивид (в принципе) способен менять направленность своих мыслей по собственному усмотрению, способен к самоотрицанию, к полному