преображению. Групповое «я», напротив, не обладает сознанием, которое выходит за пределы самого себя, оно отлучено от отдельных душ и может только утверждать себя, но не ограничивать и не разрушать. Даже если оно уже бесполезно и надобность в нем отпала, самороспуск такому «я» не грозит, существование его продолжится на холостом ходу, пока какие-нибудь внешние силы не уготовят ему конец. А то, что групповая индивидуальность, однажды пришедшая к власти и полностью втянутая в реальность, легко отрекается от несомой ею идеи, объясняется следующим образом. Существование подобного коллектива уже не подчинено только беззаветному служению идее, но в гораздо большей мере связано с реальной жизнью самого общества, в коем он крепко и надежно утвердился. Другими словами, группа пустила корни в бытии и потому может порвать связь с долженствованием, не опасаясь собственной гибели. Теперь, когда она соединена с сущим и на ее пути больше нет препятствий, она по-прежнему и словно бы самым естественным образом сохраняет цельность за счет данного ей однажды импульса, а также за счет того, что является группой. Поскольку уже нет особой надобности продвигать идею ради собственного сохранения, группа сразу умеряется и желает лишь одного – утвердиться во власти. Во времена борьбы, а также в
status nascendi[59] группа черпала все свои силы в идее, но теперь, когда она облечена властью, идея обязана ей всем, что перепадает на ее долю. Группа, конечно, очень опасается отрекаться от идеи официально, пусть даже она давным-давно ей не споспешествует. Скорее, она заключает с идеей выгодный свободный союз (союз двух независимых сил), намереваясь использовать последнюю в качестве защитного прикрытия, что позволит ей безнаказанно вершить свои дела. Для подобного рода социологических явлений есть одно непреложное объяснение: дух не бесконечен по своему накалу, и снова опускаться до материи – в его природе. Именно в самые интенсивные эпохи душа переливается за пределы просто-сущего, урегулированного и необходимого, и утверждается в области свободы. Но высокое ее парение длится недолго, и уже скоро, измученная и обессиленная, она опускается к реальности – ни дать ни взять добыча дьявола, который всегда настороже, поскольку задумал вырвать ее у Бога. Добившись высокого положения, группа, как говорилось выше, никоим образом от идеи не отступается, хотя на самом деле от нее отходит и дрейфует лишь в реальности (вспомним Церковь времен Ренессанса). Следуя безошибочному инстинкту, группа понимает, что идея – прекрасный союзник, на которого можно всегда рассчитывать, усомнись кто-нибудь в ее праве на существование. И потому она вооружается диалектикой, напоминающей приемы отчаянного канатоходца, и все свои действия совершает под знаком идеи, так что наивные души принимают ее за исполнителя. Но на деле связь ее с тем, что некогда составляло содержательную суть ее долженствования, оказывается поверхностной, – идея стала декорацией, роскошным фасадом прогнившего нутра, которое вкупе с этим фасадом являет собой откровенную насмешку над духом. Дух, однако, не терпит подобного к себе пренебрежения, и идея творит изощренную месть над ускользнувшей от нее властной группой. И хотя эта последняя низводит ее до средства самосохранения, до услужливого инструмента, коим можно манипулировать по своему усмотрению, всё это отнюдь не отменяет ее значимости в надреальном долженствовании. Идея не кроит реальность по своему образу, но поглощается, оскверняется и используется ею, и только ею, в корыстных целях. Однако положа руку на сердце: неужели это и есть та самая идея, над которой чинят подобного рода расправу? Идея, однажды запущенная в мир, остается неотъемлемой частью духа, и когда группа, которая намерена наполнить ею сущее, разделяет участь всего земного, это означает только поражение группы, а не самой идеи, развивающейся в социальной действительности. Она неизменно маячит на горизонте, и мир людей не был бы нашим миром, если бы время от времени не испытывал к ней демонического влечения, в противном случае это бы означало, что Бог покинул нас окончательно. Поскольку же группа не способна долго существовать под знаком идеи, та, которую предали, снова начинает воздействовать на устремленный за пределы сущего дух, доказывая свою привлекательную силу; одна попытка реализовать себя в желаемой мере не удалась – за ней следуют новые. Но способ, каким теперь осуществляется ее созидательное утверждение в материи (образование новых групп и т. д.), обусловлен столь многими индивидуальными факторами, что типичным его назвать никак нельзя. Как правило, идея прибегает к невыразимо изощренным уловкам, изнутри разрушая группу, из которой изгнана, и нарождаясь в ней заново. Будоражащий душу ужас падения в бездну больше всего ощущают члены группы, они ополчаются против охватившего группу зловредного духа и в своем протесте дают ей встряску, выводят из расслабленного состояния и снова воодушевляют идеей; довольно часто при этом они, вольно или невольно, становятся ваятелями коллективного существа, готового служить идее, и впредь это существо отделяется от первичной группы и следует своей дорогой (создатели сект, реформаторы). Из того же водоворота сущего, в какой оказывается затянута идея, просачивается опять-таки и новая тоска по ней – идея обращается в прах лишь затем, чтобы подобно птице феникс возродиться вновь.
Среди носителей идей выделяется особый тип коллективных объединений, которые с самого начала видят в идее всего лишь предлог для достижения совершенно иных целей. Такие группы, подобно истым пиратам, завладевают идеями, наиболее пригодными для их замыслов, и используют их в качестве тягловой силы в своей упряжке. Сторонники капитализма выступают за культуру личности, жадные до колоний государства разыгрывают из себя поборников «цивилизации», политические партии, стремящиеся к власти и влиянию, прибирают к рукам какой-нибудь в настоящий момент ходовой идеал, и тот вследствие данного акта тотчас возводится в идеологию. Во всех таких случаях конец пути отмечен в высшей степени конкретными желательностями, которые только от страха перед разоблачением своей реальности прячутся под личиной идеи. Сплоченность такой группы определяет не идея, а если выразиться еще точнее – не идеология, но непосредственно сокрытая в ней истинная цель, которая и задает ей направление движения. Чисто умозрительно можно даже допустить, что групповая индивидуальность не гнушается держать нос по ветру и в зависимости от обстоятельств, от смены исторических ситуаций просто-напросто пускает отработанную идеологию в расход, чтобы заменить ее другой, для данного момента более подходящей; ведь реально группа помышляет только о том, как реализовать желанное ею благо, а не требования идеи. Впрочем, на деле сбросить со счетов заимствованную для использования в личных интересах идею не так-то просто. Ибо в группе, отважившейся на грабеж, идея и истинная цель, ради которой группа, строго говоря, и была создана, образуют со временем
