Русский анекдот: текст и речевой жанр - Елена Яковлевна Шмелева
• Врезается «Запорожец» в «Мерседес». Оттуда выходят такие накачанные братки в малиновых пиджаках, с голдами, подходят к «Запорожцу», вытаскивают оттуда деда в ватнике и говорят: «Да, дед, ты попал на бабки. Бампер помят, фара разбита… Да бабок у тебя, ясно, нет, сейчас поедем твою квартиру посмотрим, придется продать, может, что в доме есть, тоже…» Дед спрашивает: «А сколько денег-то надо?» Они говорят: «Ну, тыщ десять баксов». Дед открывает старенький мешок, там лежат толстые пачки зеленых, говорит: «Ребят, берите сколько надо, а то я спешу». Братки обалдевают, спрашивают: «Дед, а откуда у тебя столько денег?» – «Да я кроликов развожу». – «Ну а у кроликов-то откуда деньги, они кого разводят?»
А в конце 90-х годов этот анекдот получает продолжение.
На недоуменные вопросы братков дед отвечает: «Хотите, поехали со мной, я вам покажу». Они едут по пустынной проселочной дороге, заезжают в густой лес, дед открывает железные ворота и кричит: «Толян, Колян, выходите, я вам кроликов привез!»
Упомянем также другие случаи «продолжения» уже известных аудитории анекдотов. Так, в разделе 1.2.1 мы говорили о том, что жанр напоминания анекдота сам стал объектом пародирования в анекдотах, и приводили следующий анекдот:
• В компании все анекдоты были уже всем известны, так что никому не удавалось рассказать новый анекдот. Договорились занумеровать анекдоты и напоминать их, просто называя номера. Вот кто-нибудь говорит: «Двадцать пятый», – а все смеются. Другой говорит: «Сорок шестой», – все снова смеются.
У этого анекдота есть разнообразные продолжения, например:
Некто [иногда указывается, что это поручик Ржевский] говорит: «Пятьдесят седьмой». Все в ужасе: «Как можно такое рассказывать при дамах?!»
Некто говорит: «Тридцать шестой». Никто не смеется. Рассказчик удивляется: «Это же такой смешной анекдот». Ему говорят: «Но надо же уметь рассказать!»
Собрались за столом много гостей, выпили как следует и давай стандартные анекдоты рассказывать весь народ уже анекдоты пронумеровал и по номерам говорит: «32-й – ха-ха-ха, 54-й – ха-ха-ха», один сидит и не смеется. Его, значит, народ спрашивает: «Ты чего не смеешься-то?» – «Да я, – говорит, – уже сто раз слышал их, не смешно уже». Ну народ дальше продолжает: «123-й», – все молчат, а этот чувак заливается от хохота. Его спрашивают: «Ты чего?» – «А я, – говорит, – первый раз его слышу!»
Как проявление эпидигматических связей анекдота можно также рассматривать случаи, когда рассказывание анекдота предполагает непременное знакомство аудитории с некоторым другим анекдотом, или «протоанекдотом». Такие случаи, когда один из двух анекдотов предполагает знание другого, «играет» только на его фоне, следует отличать от варьирования. Так, известен старый еврейский анекдот:
• Умирает старый слепой еврей.
– Где Сарочка? – спрашивает он.
– Мамочка стоит рядом с тобой, – говорит старший сын.
– Это ты, Абраша? А где Исаак?
– Исаак стоит рядом со мной!
– А где моя доченька Фаня?
– Тут, папочка, тут!
– Кто же тогда остался в лавке у кассы?
В книге [Столович 1996] приводится этот анекдот и сразу же указывается, что существует новый вариант с последней фразой:
– Кто же остался у синхрофазотрона?
Ясно, что «соль» последней фразы состоит в эффекте обманутых ожиданий слушателей, знакомых с первоначальным вариантом анекдота. В этой же книге приведен еще один анекдот, также очевидным образом рассчитанный на слушателей, знакомых с исходным анекдотом:
• Умирает старый слепой русский.
– Где мой сын Ваня? – спрашивает он.
– Он, папа, стоит у твоего изголовья.
– А где Петя и Вася?
– Мы здесь, папочка!
– А где Настя?
– Я тоже здесь, папочка.
– Кто же тогда остался в России?
То, что предполагается знакомство с исходным анекдотом, видно уже из начальной фразы. Дело в том, что старый слепой русский (в отличие от обозначения старый слепой еврей) не является подходящей дескрипцией для героя анекдота (и вообще русским персонаж русского анекдота может быть назван только в том случае, если в анекдоте фигурируют и какие-то «нерусские» персонажи); поэтому она заставляет задуматься, какая дескрипция той же формы звучала бы более естественно, и тем самым вспомнить исходный анекдот. Далее данный анекдот полностью, включая последнюю фразу, повторяет структуру исходного, и слушатели, невольно вспоминая исходный анекдот, оказываются в состоянии оценить перекличку. Случаи такого рода можно отнести к внутрижанровым интертекстуальным связям анекдота.
В следующей паре анекдотов второй также «играет» только на фоне первого:
• Играют в карты медведь, заяц, волк и лиса. Медведь говорит:
– Предупреждаю, кто будет жульничать – того будем бить по наглой, рыжей морде.
• Сели играть в карты Ельцин, Черномырдин и Чубайс. Ельцин говорит:
– Предупреждаю, кто будет жульничать – того будем бить по наглой, рыжей морде.
В частности, существенно, что во втором анекдоте в заключительной фразе повторяется референциальная игра, используемая в заключительной фразе первого анекдота: определенная референция маскируется под неопределенную не-специфицированную.
Иногда анекдот совсем непонятен тем, кто незнаком с исходным анекдотом. Ср.:
• По сообщению ИТАР-ТАСС, Анатолию Быкову дали десять лет с конфискацией. Конфисковали дачу, БМВ, миллион баксов и три барабана Страдивари.
Что имеется в виду под «барабанами Страдивари», понятно, только если знать исходный анекдот о «новых русских», уже приводившийся выше в главе 4:
• Купил новый русский другу за 100 тысяч баксов барабан от Страдивари, а ученые друганы ему говорят: «Слушай, тебя кинули, как лоха, Страдивари скрипки делал, а не барабаны!» Разозлился новый русский, взял с собой два джипа с братками, поехал к хозяину магазина разбираться. Приезжает довольный, говорит: «Не, ребят, все путем, этот Страдивари для лохов скрипки делал, а для братвы – барабаны!»
Но бывает, что производный анекдот понятен и сам по себе, а знание исходного анекдота лишь обогащает его дополнительными
