Путешествие в Сибирь 1845—1849 - Матиас Александр Кастрен
Подобные размышления занимали мою голову, когда громкий собачий лай возвестил о прибытии нашем к Лехлисовским юртам. Я вышел на берег и обошел все юрты, но не встретил ни одного живого существа, кроме нескольких привязанных собак. Остяки, верно, увидали меня еще издали и от страха скрылись в лес. Мы отправились далее к остяцкой деревне Ермаковой, проплыли в тот же день мимо Вонтпугольских и Вартуйских[64] юрт и ночью добрались до устья Ваха, который уже потому обращает на себя внимание путешественника, что он один из самых больших притоков Оби. Начинаясь далеко, в Енисейской губернии, он протекает, беспрестанно извиваясь, по крайней мере, 700 верст, а, по словам туземцев, около 100 верст, и на этом длинном пути принимает в себя множество притоков, из коих главнейшие Куль-Йоган, Сабун, Лавазин-Йоган и Калех-Йоган. Все эти притоки, за исключением только Лавазин-Йогана, впадают в него с правой стороны. Большая часть речной области Ваха пустынна, болотиста и безлюдна, берега низки и потому заливаются[65]. Нижнее течение его везде судоходно: суда с мукой, подымающие до 200 пудов груза, проходят по нем каждую весну до устья Сабун-Йогана, где в селе Ларьятском[66] устроены казенные магазины[67]. Меньшие суда ходят беспрепятственно до впадения Куль-Йогана, но верховья проездны только для небольших остяцких лодок, что, весьма вероятно, и заставило издавна уже бросить сообщение между Обью и Енисеем через Вах и Елогуй. Касательно населения речной области Ваха я узнал, наверное, только то, что в пределах Тобольской губернии оно состоит из остяков. По Куль-Йогану, вероятно, начинается уже самоедское население, но распространяется ли оно до верховьев Ваха, мне неизвестно еще. Вахские остяки[68] Тобольской губернии сходны по языку, обычаям и образу жизни с обскими выше Сургута. Они живут в юртах, построенных из бревен, бересты и торфа; промышляют звероловством и рыбной ловлей, не имеют ни лошадей, ни коров, но имеют зато небольшие стада оленей. Летом они живут близ самого Ваха, зимой же — в некотором отдалении от него.
От устья Ваха берега Оби постоянно пустынны и необитаемы. Кое-где попадались нам только летние остяцкие юрты, по большей части из древесной коры, а иногда и из необтесанных бревен. Но и в бревенчатых юртах не было ни полов, ни окон, ни печей, ни даже самых обыкновенных домашних принадлежностей; в середине находился очаг, точно так же, как и в берестяных, да и вообще все устройство их почти ничем не отличалось от сих последних. В каждом месте стояло не более трех — шести юрт. При необходимости, вследствие возрастающего населения, увеличить число их каждое из таких поселений тотчас же разделяется, чтоб иметь больше места для звероловства и рыбной ловли, составляющих единственные промыслы сургутских остяков. Из юрт, виденных нами затем, как мы миновали устье Ваха, заслуживают внимание Вахпугольские, Калымские, разбросанные в четырех местах. Калтагорские (от самоед, слова kolda[69] — Обь) и Мыгаленгские. В некоторых из них я заметил, что в воскресный день остяки умываются, расчесывают свои черные волосы и наряжаются в праздничные одежды. Обыкновенная верхняя одежда их, как у мужчин, так и у женщин, нечто вроде полукафтанья или пальто, похожего на финское мекко, только покороче сего последнего. Будничное полукафтанье это из грубой шерстяной ткани; праздничное — из сукна или из какой-нибудь другой, более тонкой материи, по большей части синего или зеленого цвета; воротник и отвороты непременно другого цвета и, сверх того, некоторые для большей красы окаймляют его еще красным сукном или мехом. Оно всегда, по крайней мере в будни, стягивается широким кожаным поясом, за которым заткнут нож с черенком, обложенным оловом. Мужчины носят высокие остроконечные шапки с широкими, свешивающимися на уши лопастями.
Женский головной убор состоит из длинного, спускающегося до пяток платка, оставляющего шею большей частью обнаженной; иногда они, однако ж, обертывают ее особенным боа из беличьих хвостиков. Перчатки шьются из разноцветных оленьих шкурок или суконных полосок. Щеголихи убираются множеством ожерельев и разного шитья бусами на воротнике, обшлагах, перчатках, башмаках и поясе; к сему последнему, к длинным фальшивым косам и головному платку они прицепляют еще железные, жестяные и медные бляшки, вероятно, для того, чтобы звоном и бренчанием их обратить на себя внимание молодых парней, т.е. покупщиков. В праздничных одеждах остяки, казалось, были веселее и чистосердечнее обыкновенного. Их гостеприимство и радушие превосходили всякое ожидание. Они выбегали на берег прежде, чем пристанем, притаскивали к нему наше судно, настилали деревья в топких местах или переносили нас через таковые на руках. Из опасения не угодить в юртах нам ничего не предлагали, но при отъезде обременяли всевозможными остяцкими лакомствами: свежей и сушеной рыбой, ягодами, пирогами из ягод и т.п. И мы принимали все эти дары, как ни были они излишни, не желая обидеть отказом простодушных и гостеприимных хозяев, потому что умоляющие взгляды и жесты их показывали ясно, что они делали это отнюдь не из расчета или какой-либо корысти.
Вскоре по отъезде из Мыгаленгских юрт стемнело, полил дождь, поднялась буря. Гребцы напрягали последние силы, чтобы добраться до ближайшей юрты, но буря преодолела, пришлось пристать к пустынному берегу. С рассветом буря утихла, мы отправились дальше и вскоре прибыли к Киселовским юртам, миновали Ларингские и Кичемгинские и в тот же день добрались до деревни Нижний Лумпокольск, не встретив в продолжение четырех суток ни одного русского, ни одного порядочного жилища. Но и Нижний Лумпокольск — жалкая, маленькая деревушка, состоящая из полуразвалившейся церкви, трех ветхих русских изб и трех остяцких юрт, построенных на русский лад. Податные обыватели ее — четыре остяка и трое русских. И тут, как во многих других местах, я заметил, что остяки, хотя и обрусели во всех отношениях, ставили, однако ж, юрты свои в некотором отдалении от русских изб, имели даже свое особенное кладбище. Остяцкое кладбище находится в прекрасной роще, русское — на пустынном берегу, где весеннее половодье каждый год размывает могилы и разносит кости покойников. Прежде в Нижнем Лумпокольске был и священник, но теперь в здешней
