Из новейшей истории Финляндии. Время управления Н.И. Бобрикова - Михаил Михайлович Бородкин
Общение между финляндскими и русскими революционными элементами не только установилось на словах и в принципе, по они действовали сообща и волнения вызывались в России и Финляндии одновременно и с одинаковыми целями. Так январские беспорядки (1905 г.), происходившие в Петербурге, повторены были в Гельсингфорсе, где многотысячная толпа, в которой некоторые были вооружены револьверами, кричала: «Да здравствует революция», «долой Россию», «долой русскую тиранию», «долой русского генерал-губернатора».
На агитацию такого размера, которого она достигла в Финляндии, нужны были значительные средства. По сведениям, заслуживающим доверия, средства собирались, помимо пожертвований, путем тайного сбора с населения, а главным образом с разного рода крупных предприятий — редакций, гостиниц, промышленных и торговых заведений и т. п. Летом 1902 г. в г. Або состоялось тайное собрание, которое в числе других вопросов, занято было также состоянием «патриотического фонда». Из доклада выяснилось, что подписная сумма в течение отчетного года достигла солидной цифры 2.000.000 марок. Правда, что многие из подписавшихся неаккуратно исполняли свои обязательства. Особенно много недоимок считалось за Вазаской и Улеоборгской губ. Собрание решило поэтому послать туда дополнительных сборщиков. По Або-Бьернеборгской губ. числилось недобору в 2 тыс. мар., но лицо, ведавшее там сбором, удостоверяло, что деньги эти будут исправно внесены. Деньги, значить, на агитацию имелись. Из другого источника известно, что сборщикам этих нелегальных податей платили по 4 мар. в день.
«Я прилагаю также переписку о сборе, — писал один агитатор другому, вероятно стоявшему во главе какого-нибудь денежного учреждения «кагала». — Собранные в Элиме и Анъяле деньги я, вместе с чековой книжкой, перевел К. Маннергейму. Из Иттила и Яла я не получил обратно чековой книжки, равно не получил и каких-либо денег. Пастор М. один из немногих славных пасторов, которых мы имеем в стране, принял на себя производство сбора в Иттиле и Яле, но в том отчета еще не дал. Он делает это в связи со своими экзаменационными поездками. Как только я от него получу чековую книжку, тотчас же перешлю к Маннергейму».
Из писем, разновременно полученных генерал-губернатором, можно предположить, что тайная организация состояла из центрального комитета и филиальных отделов (к Н. И. Бобрикову от г. N. 24 июля 1903 г.).
Для сбора денег имелись особые патриотические копилки с надписью «за закон», «за право». Копилки эти в течение 1902 и 1903 гг. рассылались по Финляндии при циркуляре, в котором делался призыв к пожертвованиям, для противодействия незаконному превышению власти, и указывались способы ограничения своих расходов. В копилку предлагалось опускать «подать роскоши».
Имеется основание утверждать, что в 1903 г. уволенные члены Абоского гофгерихта получали пенсии из тайного революционного фонда. «По-моему, — писал генерал-губернатору очень осведомленный местный житель, — агитаторы в настоящее время напрягают все силы к собранию пособий тем чиновникам, которые были так отуманены, что отдались фальшивому антиправительственному направлению».
В виду же того, что не существовало фактического русского контроля за некоторыми учреждениями Финляндии, родилось предположение, что суммы агитаторов могли храниться даже в банках края. Последняя догадка основана, однако, на одних, хотя и упорных, слухах.
Напрасно, конечно, гадать, к чему привели бы все описанные противодействия, если бы продолжалась сильная и умелая деятельность представителей русской власти. Мы склонны думать, что Н. И. Бобриков и В. К. Плеве вразумили бы и успокоили финляндцев; другие с немалыми основаниями, могут настаивать на противоположном. Одно несомненно: поразительное сходство всего, что делалось в Финляндии в последние два десятилетия, и особенно в годы Бобриковского управления, с тем, что происходило в Польше накануне последнего восстания. Сходство простирается до мелочей.
Станислав Козьмян («Rzecz о токи» 1863 г.), выясняя причины, вызвавшие восстание, указал на следующие обстоятельства. Принцип народностей, провозглашенный Наполеоном III. «Сестра Франции» — Польша, по новой тогда теории, имела право, подобно Италии, требовать единения. Европа не раз подстрекала Польшу к этому во время Крымской войны. Франция, исходя из этого положения, подымала польский вопрос. Полякам помогали гр. Валевский (побочный сын Наполеона I от польки), принц Наполеон (Плон-Плон) и императрица Евгения. Австрия поддерживала их иллюзии. В Англии — в парламенте не раз возбуждался вопрос о Польше. Канцлер кн. Горчаков, не считаясь с национальными интересами России, заботился лишь о том, что скажет о нас Европа. Наместник Польши кн. М. Д. Горчаков вел политику колебаний и послаблений. Сильная рука Сухозанета правила Польшей недолго и случайно. Его сменил гр. Ламберт, не знавший ни России, ни Польши.
В самой России поляки ожидали проявления внутренних междоусобий и крестьянских восстаний.
Главное же, что поддерживало поляков в их политических иллюзиях и вожделениях, это была кроткая и гуманная личность Государя Александра II, миролюбивейшего из Царей. На «уступках» с его стороны и сооружалось величественное здание будущей Польши — «от моря до моря»».
Всему этому имеются аналогии в истории Финляндской окраины. Затем известно, что пламенную фантазию поляков поддерживали: сельскохозяйственное общество (с графом Андреем Замойским во главе); маркиз Велепольский, добивавшийся в Петербурге согласия на все проектированные им реформы и устроивший свое положение подобно финляндскому статс-секретариату, независимо от русских властей.
Тайный комитет «ржонд народный» на русские требования ответил рядом покушений на жизнь высокопоставленных лиц.
Добрые мероприятия русского правительства парализованы были пассивным отпором, а также тайным и явным многоначалием, существовавшим в Варшаве.
В Париже работал центр революционеров — Отель Ламбер. При отеле основана особая газета «Парижское Бюро». «Особая Краковская община» посылала, по требованиям отеля, французскому правительству и заграничным газетам, телеграммы и письма о происходившем в Польше; сведения эти не всегда были правдивы, но их признавали необходимыми для того, чтобы «подогревать» общественное мнение Европы.
При таких условиях голоса благоразумных и правдивых окончательно заглушались.
Польская смута, не имея достаточной физической силы, искала опоры в силе нравственной и потому поставила себя под особое покровительство Бога и Божией Матери.
Фанатическая бескорыстная любовь к отечеству нашла, прежде всего, отклик в молодежи. Молодежь требовала, поэтому, особого надзора и попечения. Русская власть к ней, однако, не приблизилась. Вся она оставалась в руках местных деятелей.
Церкви были обращены в места революционных собрании.
Проступки оставались без всяких взысканий и потому естественен был переход от ненависти к презрению.
Революционный факел был высоко поднять над головами всех. Мины мятежа заложены повсюду.
В Польше думали обойтись средствами обыкновенного времени — судопроизводством. Но виновных с цинизмом оправдывали.
Что не согласовалось с желаниями поляков, того они не исполняли. Все подымались во имя угнетенной будто бы национальности.
