Рыцари тернового венца. Зарождение Белого движения, становление Добровольческой армии и Первый Кубанский (Ледяной) поход - Лев Викторович Половцов
Томительное ожидание длилось полчаса.
Перестрелка смолкла. Ложная тревога.
Авангард, состоявший из молодежи – партизан, забавлялся расстреливанием телеграфных стаканчиков, чтобы прервать линию.
За эту забаву получили несколько, но крепких слов.
Большевики еще не проспались и ограничились посылкой конного отряда с батареей для восстановления связи с противником.
Этот отряд и атаковал Хомутовскую.
Других войск, наперерез хода армии, послано не было, что и спасло добровольцев.
Большевики потеряли удобный случай для нанесения жестокого удара армии, не имевшей иного пути, как через линию железной дороги у станции Злодейской.
Два броневых поезда, слева и справа, могли бы если не закрыть совсем пути, то, во всяком случае, нанести тяжелое поражение армии с таким обозом.
Случай был потерян.
Но с тех пор армия, за исключением крайней необходимости, не переходила железную дорогу днем.
XII. Обоз. Первый грабеж
В этот день впервые держал свой боевой экзамен и обоз. И надо сказать, выдержал его недурно.
Обоз, по сравнению с армией, был огромный, около 500 повозок, и тянулся, при подборе, версты на три, а в конце перехода верст на пять.
Армия, не имея никаких баз впереди, должна была везти с собой все. По дороге нельзя было ни на что рассчитывать, так как настроение населения было неопределенным. Брать же силой, и тем еще более возбуждать против себя казаков, было бы недальновидным.
На первых переходах возили с собой не только печеный хлеб, но даже зерновой фураж и прессованное сено.
Потом оказалось, что за деньги можно было получить эти продукты беспрепятственно, в особенности в более южных станицах.
Но тогда свободных повозок все-таки не оказывалось, а приходилось число подвод все увеличивать и увеличивать, так как с продвижением армии вперед росло, к сожалению, и число раненых. Оставлять же раненых по станицам, как приходилось делать потом, считалось невозможным. Противник с невероятной жестокостью добивал всех, кто попадал в его руки.
Такой огромный обоз был, конечно, большой обузой для армии. Но он был бы мертвым ее камнем, если бы не представлял некоторых отличий от обыкновенного военного обоза.
Все знают особый термин – «обозная паника». Такая обозная паника в некоторых армиях была даже причиной жестоких поражений, когда обезумевшие от страха обозы неслись на строевые части, сминали их, запружали и ломали на своем бешеном ходу мосты, гати и т. п.
Сегодня все данные для паники, и не только для обозных, были налицо.
Противник под прикрытием ночи подошел к Хомутовской совершенно незаметно.
Конное охранение прозевало. Лошади были заморены, и разъезды высылались неаккуратно, да и части жались к станице.
Большевики подкрались почти к самому селению и сразу открыли сильный артиллерийский и пулеметный огонь.
В станице еще спали.
Полусонным людям все представляется в преувеличенном виде, и легко было бы ожидать прямо повального бегства обозных куда глаза глядят.
Ничего подобного не наблюдалось, наоборот, во всех обозах, кроме интендантского, замечалась лишь спешная запряжка и погрузка; но все свое имущество обозы вывезли, никаких крупных поломок не произвели и нигде дорогу не забивали.
Только начальник интендантского транспорта, подполковник X., не дождался нагрузки своего обоза и уехал вперед; а без него некоторые грузы оставили и пришлось потом досылать за ними подводы из Кагальницкой.
В тот же день он был смещен с должности.
Порядок в обозе соблюдался потому, что за этим строго следили все власть имущие, начиная с генерала Алексеева. Генерал по болезни не мог ехать верхом и следовал с обозом. Затем и сами обозные состояли по большей части из казаков, видавших виды, и из гражданских чинов, служивших в армии.
Там можно было видеть на кучерском месте и полковника с ранеными ногами, и профессора Донского политехникума, и члена Государственной думы.
Вот подобным составом возчиков только и объяснялось то, что обоз, выросший потом до 1500 повозок, не задушил армии.
На этом же переходе генерал Корнилов показал, что он может быть не только любимым, но и строгим вождем.
У ворот железнодорожной казармы доброволец режет петуха.
Корнилов проезжает мимо.
– Стой. Откуда взял? Купил?
– Никак нет, ваше высокопревосходительство.
– Что? Украл? Ограбил? Арестовать и под суд.
А доброволец был занятный. Красавец собой, безумно храбрый в боях, он известен был еще и по своему подвигу во время московского восстания.
Пулемет, направленный от храма Христа Спасителя на Пречистенку и запиравший подход с этой стороны к Кремлю, бездействовал. Всех, кто пытался подойти к нему, сейчас же убивали.
Офицер, сегодняшний грабитель, все-таки бросился к пулемету и хладнокровным, метким огнем отогнал нахлынувшую было толпу большевиков.
Офицером этим была дочь титулованного генерала – женщина-прапорщик, говорившая о себе всегда в мужском роде[3].
Бросились к командующему и умоляли отменить приказ.
Корнилов был непоколебим.
– За воинскую доблесть – честь ему и слава, а за грабеж – петля. Вы не понимаете, что вы делаете, – добавил Корнилов. – Армия ничтожна по своим размерам. Но я скую ее огнем и железом, и не скоро раскусят такой орех. Если же офицеры начнут грабить, то это будет не армия, а банда разбойников.
Произвели расследование.
Прапорщик откровенно рассказал, что в Хомутовской станице он уже поголодал, запоздал по службе, а когда приехал, армия уже все съела. Петуха он взял даром, но с удовольствием заплатил бы деньги; только в казармах не было ни души.
Свидетели все подтвердили.
Нашли: принимая во внимание смягчающие обстоятельства, грабителя следовало бы разжаловать в рядовые, но ввиду боевых заслуг можно наказание понизить до ареста.
Командующий, выслушав доклад, покачал головой, но утвердил его.
Тем не менее и окрик командующего, и его разговор с ходатаями стали известны армии и произвели прекрасное впечатление. Любители легкой наживы поняли, что Корнилов шутить с ними не будет.
Когда к армии стали приставать по дороге под видом добровольцев разные проходимцы, случались не только кражи, но и насилия.
С виновными Корнилов был беспощаден и без всяких колебаний утверждал смертные приговоры военно-полевого суда.
Все добровольцы платили наличными деньгами за выпитое и съеденное, и даже прибавляли хозяйкам за хлопоты.
Вообще в армии старались поддерживать порядок, возможно строгий, насколько позволяли условия вечно походной жизни. Начальников, не сумевших справиться с порученным им делом, Корнилов немедленно увольнял, невзирая на прежние заслуги.
– Отчего погибла царская Россия? – говорил Лавр Георгиевич. – От безвластия и произвола. Всякий делал что хотел. Никто из высших не наказывался не только за проступки, но даже за преступления. Низших суд миловал. Законы не применялись. Внедрялась полная анархия. За последнее время Россия была не государством, а просто толпой людей, не признававших никакой власти. Если мы хотим создать новую Россию, то прежде всего мы должны завести у себя порядок и законность. Нашей страной смогут управлять только те, которые сумеют искоренить анархические страсти во всем народе, сверху донизу. Это бесконечно трудная задача, и для выполнения ее требуется безграничная воля, неумолимая настойчивость и непреклонная решительность.
XIII. Черноземная грязь. Походная жизнь.
