Джеффри Хоскинг - История Советского Союза. 1917-1991
Безусловно, эта бурная политическая жизнь породила в Москве все усиливающиеся опасения. Они тем более должны были усилиться после того, как 10 августа 1968 г. Чехословацкая коммунистическая партия опубликовала проект своего нового устава, из коего следовало, что партия даже готова уступить и демократизировать свою внутреннюю структуру. Партийные работники должны избираться тайным голосованием. Они не могли занимать должности более восьми или — в исключительных случаях — двенадцати лет. Это должно было подорвать саму основу номенклатурной системы. Более того, новый устав изменял основным принципам ленинской резолюции 1921 г. “О единстве партии”: он разрешал группам внутри партии излагать и публиковать свои взгляды, взгляды меньшинства, даже тогда, когда большинство принимало направленное против них решение. Ни Хрущев, ни даже Тито никогда не пошли бы на такое ослабление дисциплины. Не только государство, но и сама партия должна стать федеративной, так что чехи и словаки получали равные права.
В отличие от Надя в 1956 г., Дубчек утверждал, что Чехословакия не собирается ни выходить из Варшавского договора, ни покончить с социалистической системой. Но все равно 21 августа 1968 г. советские войска при поддержке нескольких контингентов из других стран Варшавского договора оккупировали Чехословакию. Из-за плохого политического руководства цели интервенции были достигнуты не сразу: не было в Чехословакии своего Кадара, который мог бы при поддержке Москвы принять на себя бразды правления. Советское руководство было вынуждено позволить Дубчеку и его сподвижникам-реформаторам вернуться в страну, предварительно заставив их заключить договор, который обязывал чешское руководство “нормализовать” политическую жизнь в стране — иными словами, восстановить абсолютную власть номенклатурной элиты. Основные причины, которые заставили вторгнуться в Чехословакию, были в целом достаточно полно объяснены в многочисленных повторяющих друг друга заявлениях, сделанных до и после вторжения.
Основным среди них был страх, что ослабление цензуры и либерализация политической жизни в целом приведет к тому, что “контрреволюционные силы” получат постоянную поддержку. Советское руководство было ошеломлено и оскорблено тем, что совершенно бесконтрольно существовали группы с собственными политическими программами, а равно и возможным возрождением некоммунистических политических партий. Они не понимали, как в таких условиях можно сохранить “руководящую роль партии”. Их коробило от факта публикации в чехословацкой прессе заявлений вроде “2000 слов”. Они понимали, как вдохновит их собственных, советских диссидентов то направление, в котором разворачивались чехословацкие события. Их пугал тот пример, который давала демократизированная и федерализированная Чехословацкая коммунистическая партия. Петр Шелест, лидер Украинской коммунистической партии, возможно, готов был сделать некоторые уступки националистам своей республики, но не хотел терять связей с Москвой, которая давала ему власть. Он был одним из самых горячих сторонников вторжения в Чехословакию.
Момент, избранный для начала интервенции, оставляет мало сомнений в том, что преследовалась цель опередить события и персональные перестановки в чешском руководстве, которые могли произойти на съезде Чехословацкой коммунистической партии. Он должен был состояться в сентябре. Большинство членов “старой гвардии”, которым Москва доверяла, несомненно, утратили бы свои посты. Их заменили бы приверженцы реформ, которые сделали бы эти процессы необратимыми.
В сентябре “Правда” сделала заявление, оправдывающее вторжение. В нем подтверждался провозглашенный Хрущевым принцип, что “каждый народ идет к социализму собственным путем”, но жестко ограничивалась свобода выбора такого пути — он не должен был угрожать социализму в самой стране, основополагающим интересам других социалистических государств и международному рабочему движению, борющемуся за социализм. Из этого вытекало, что, если подобная угроза возникнет, прочие социалистические страны имеют право и обязаны вторгнуться в такое государство и устранить эту угрозу силой. “Советский Союз и другие социалистические страны, — говорилось далее в заявлении, — выполняя свой интернациональный долг перед братскими народами Чехословакии и защищая их завоевания, должны были действовать и действовали решительно против антисоциалистических сил в Чехословакии”. Эта декларация, вскоре получившая известность под названием “доктрины Брежнева”, стала основополагающим текстом, определявшим отношения СССР с его союзниками. Это означало, что Советский Союз считает возможным врываться в другие страны и внедрять там собственную модель социализма.
Усиленной критике в советских средствах массовой информации подвергся Ота Шик, заместитель премьер-министра Чехословакии. Он был архитектором экономической реформы, предполагавшей децентрализацию управления экономикой, использование цифр дохода в качестве важнейшего планового показателя и лишение неэффективных фирм постоянных государственных дотаций. Целью этих изменений было повышение производительности и побуждение предприятий более чутко относиться к нуждам потребителей. Это было похоже на те реформы, которые в Советском Союзе в 1965 г. начал Косыгин, но гораздо радикальнее. Больше всего, однако, советское руководство было обеспокоено тем, что, помимо прочих политических следствий этих реформ, Чехословацкая коммунистическая партия, в отличие от КПСС, изучала их всесторонне и без всяких ограничений. На заводах полным ходом шел эксперимент, дававший рабочим возможность принять более деятельное участие в управлении производством. Поскольку теперь плохо работавшие предприятия могли быть закрыты, у рабочих был прямой интерес не допустить этого.
Совершенно очевидно, что именно чехословацкие события стали причиной того, что реформа Косыгина, так и не успев как следует начаться, была потихоньку свернута в течение 1968 г. и после него. Правда, официально об отказе от нее не объявлялось.
Как и в Венгрии в 1956 г., именно рабочие оказали наиболее серьезное сопротивление советской оккупации. Рабочие завода ЧКД, расположенного в пригороде Праги Высочаны, пригласили делегатов XIV съезда ЧКП заседать в своих помещениях (вторжение опередило начало его работы). Это и было сделано. Съезд работал втайне — что говорит о большой изобретательности его участников. В своей резолюции съезд осудил оккупацию, оставил Дубчека на посту первого секретаря и для оказания ему поддержки избрал Центральный комитет, состоявший из одних реформистов. Скованный условиями навязанного советским руководством договора, Дубчек, однако, был вынужден дезавуировать решения съезда.
Продолжалось создание рабочих советов, которые, по меньшей мере формально, сохраняли значительный контроль над администрацией в течение еще нескольких месяцев после вторжения. Полный проект закона о самоуправлении социалистических предприятий увидел свет только в январе 1969 г., когда все, в сущности, было уже ясно. Власть рабочих советов все больше и больше ограничивалась прежней партийной администрацией заводов. Окончательно они были запрещены в июле 1970 г. на том основании, что стремились “уничтожить централизованное планирование и влияние Коммунистической партии, социалистического государства и профессиональных союзов на управление национальной экономикой”.
В обществе в целом процесс “нормализации”, или восстановления власти номенклатуры, развивался медленно, но верно. Дуб-чека в апреле 1969 г. сменил более приемлемый для Москвы Густав Гусак. Реформистов по одному убирали с высших партийных и государственных должностей и переводили на менее значительные. В конце концов они получали унизительно незначительную работу где-нибудь в провинции (так, Дубчек стал егерем в Словакии). Показательных судов над основными действующими лицами чехословацких событий не было, однако состоялись суды над некоторыми второстепенными фигурами. В партии была проведена тщательная чистка: каждый ее член проходил собеседование в проверочной комиссии, где с пристрастием допрашивался относительно его касательства к событиям 1968 г. В результате из полутора миллионов членов ЧКП приблизительно треть была исключена или вышла из нее добровольно. Аналогичные собеседования проходили и во многих других сферах, особенно в тех, что связаны с образованием, культурой и средствами массовой информации. Многие были уволены. Организации, слишком сильно пораженные “заразой”, вроде Союза писателей или Института философии Академии наук, были просто закрыты или слиты с другими организациями вплоть до того времени, когда можно было бы восстановить их самостоятельность под руководством послушных марионеток.
