Александр Пыжиков - Питер - Москва. Схватка за Россию
«Керенский недооценил Корнилова. За предыдущие месяцы он привык к тому, что рядом с ним нет человека, равного ему по масштабу. Тем более он не ожидал найти такого среди генералитета... Но Корнилов был не просто генералом. Он стремительно превращался в политическую фигуру. Пост Верховного главнокомандующего ставил его вровень с премьером, а учитывая, что Россия была воюющей страной, в чем-то даже и выше. Может быть, другой на его месте и смог бы оставаться в рамках "технического назначения", но Корнилов уже думал о большем»[1345].
К этой справедливой оценке остается добавить одно: имея опору в лице столичной финансовой элиты, мало кто – а уж тем более темпераментный генерал – удержался бы от попытки «снять банк», представ в образе лидера российского государства.
Столкновение на политическом Олимпе казалось делом времени. Керенский готовил почву для отстранения только что назначенного главковерха, в частности налаживая отношения с бывшим главнокомандующим Алексеевым, который находился не у дел с момента отставки в конце мая 1917 года. 16 июля в Могилеве, на совещании по итогам разгрома российских войск Алексеев предложил премьеру свои услуги, сделав шаг навстречу в этой сложной ситуации[1346]. Керенский отреагировал довольно быстро: 1 августа Временное правительство приняло постановление, которым генералу Алексееву назначалось содержание, равное окладу министра кабинета[1347]. Таким образом, он как бы приравнивался к действующим членам правительства. А вскоре Керенский обратился к бывшему премьеру Г.Е. Львову с просьбой уговорить Алексеева принять пост Верховного главнокомандующего, хорошо зная, что последний «весьма скептически относился к военным талантам Корнилова»[1348]. Львову вместе с его племянником В.В. Вырубовым, к которому генерал относился весьма доброжелательно, удалось склонить Алексеева к согласию. Они договорились, что примерно 20 августа тот приедет в Петроград для окончательного выяснения всех вопросов, связанных с назначением. В ответ Алексеев предложил Вырубову стать комиссаром по делам общественных организаций на правах товарища военного министра с обязательством руководствоваться приказами ставки[1349]. После этих, прямо скажем, необременительных хлопот дело оставалось за малым: уговорить Корнилова покинуть свою должность. Нетрудно догадаться, что это было гораздо сложнее. Из воспоминаний Вырубова нельзя понять, как, собственно, они предполагали справиться с этой проблемой. Уговорить Корнилова уйти с поста главковерха в командующие одним из фронтов в обмен на удаление какого-то высокопоставленного и конфликтующего с ним комиссара – этот план представляется крайне легкомысленным. Еще более удивительными кажутся призывы к Корнилову осознать необходимость уступок левым кругам[1350]. Очевидно, что никакого разумного плана по отстранению Корнилова у Керенского и Алексеева просто не было – да и мог ли он быть вообще?
Весь август политический вес главковерха Корнилова стремительно рос. Имея прочные договоренности с петроградской буржуазной группой, он обратился теперь к московским кругам. Октябрист Н.В. Савич упоминает в своих мемуарах о трех встречах накануне Государственного совещания в Москве; к этому времени здесь собрались общественные деятели, члены Государственной думы. На одну из встреч с ними прибыл сын известного депутата-октябриста А.А. Лодыженского: он являлся доверенным лицом начальника штаба главнокомандующего А.С. Лукомского. Этот молодой человек проинформировал собравшихся о якобы готовившемся перевороте с целью свержения действовавшей власти, опиравшейся на социалистов. Заговорщики, по словам Лодыженского, предполагали установить диктатуру, которая разогнала бы совдепы и обеспечила суровую дисциплину в армии и стране. По поводу Керенского было сказано так: если он пойдет со ставкой – хорошо, а нет – справятся и без него. Корнилов, утверждал докладчик, надеется на общественных деятелей при реорганизации государственного аппарата. Присутствовавшие на встрече представители буржуазных партий приветствовали подобные намерения, но аккуратно заметили, что сами они не смогут принести большой пользы: ведь старые общественные организации утратили какую-либо опору в массах и потому не представляют реальной силы. Посланец штаба был явно разочарован[1351]. (В эмиграции Лодыженский вспоминал о своем докладе общественным деятелям в более мягких тонах: он говорил, что Корнилов не собирался свергать или уничтожать Временное правительство, а намеревался лишь избавить его от вредного влияния Совета[1352].) Аналогичная встреча состоялась у кадета Н.М. Кишкина, где подобные планы излагал Л.Н. Новосильцев, лидер Союза офицеров, размещавшегося непосредственно в ставке. Смысл сказанного был тот же: всякому диктатору необходим компетентный государственный аппарат, а для его формирования требуется помощь всего мыслящего общества. Новосильцев уверил присутствующих в активном содействии намерениям ставки со стороны офицерских чинов[1353]. По воспоминаниям Н.В. Савича, от участников заседания не ускользнуло, что вся затея с переворотом казалась посланцам ставки:
«какой-то легкой военной прогулкой, которая не встретит и не может встретить сопротивления ни со стороны Керенского, ни со стороны революционной демократии».
Но стоило углубиться в детали, как становилось ясно:
«Все, решительно все в этой авантюре не продумано и не подготовлено, есть только болтовня и добрые намерения»[1354].
На другой день подобное совещание прошло на квартире князя Е.Н. Трубецкого. Здесь выступал близкий родственник хозяина князя Г.Н. Трубецкой, состоявший при ставке по дипломатической части. Он также просил гражданские элементы о помощи в осуществлении переворота. Здесь встречные сомнения высказал лидер кадетов П.Н. Милюков: эти патриотичные планы ставки не найдут отклика в широких массах, а общественные деятели крайне ограничены в своих возможностях и не смогут направить процесс в нужное для ставки русло[1355].
В середине августа в череде этих событий наступила кульминация: в Москве состоялось Государственное совещание, а за два дня до него – совещание общественных деятелей (его называли генеральной репетицией Госсовещания[1356]). Собрался весь цвет политической и деловой элиты, включая и руководство питерских банков. Некоторые исследователи полагают, что в кулуарах этих совещаний лидеры двух предпринимательских групп пытались найти точки соприкосновения[1357]. Но это представляется весьма сомнительным, поскольку атмосфера совещания общественных деятелей 8-10 августа совсем не располагала к конструктивным переговорам. Более антипитерское мероприятие – а были приглашены и питерские финансисты – сложно себе представить. Московские ораторы соревновались в унижении своих вечных оппонентов. Князь Е.Н. Трубецкой говорил об антинациональных традициях столицы, где сам воздух пропитан антирусским духом[1358]. А.А. Чаманский объявил Петроград:
«самым злоумышленным городом России, который питался заграничным сырьем, возил себе из Англии топливо и, расширяя за счет этого свои заводы, вследствие войны стал тащить все необходимое для себя».
Более того, каждый заказ на новое оборудование, сделанный питерским заводам, оратор предлагал приравнять к государственному преступлению. «Петроград зарезал нас!» – в сердцах восклицал Чаманский[1359]. Удивительно, что после таких речей столичные гости вообще не покинули заседание и продолжали терпеливо выслушивать московских обличителей. Очевидно, полемика не входила в их планы: они строго следовали намеченным курсом, главным ориентиром которого выступал Корнилов. К его приезду на Государственное совещание Москву наводнили портреты и биографии генерала[1360]. Огромной рекламной кампанией руководил все тот же Завойко. Особой театральностью отличалась встреча на вокзале:
«дамы в белых платьях с цветами и крики "ура" со стороны не совсем трезвых кавалерийских офицеров – все это носило следы какой-то бутафории, казалось, что у кого-то был определенный расчет подчеркнуть торжественность встречи генерала Корнилова по сравнению с приемом членов Временного правительства»[1361].
Кроме того, в ставке решили перебросить в Москву на время проведения Государственного совещания 7-й Сибирский казачий полк, чему категорически воспротивился командующий Московским военным округом А.И. Верховский[1362]. Перед открытием совещания прошел обед, который устроил для участников М.В. Родзянко. Заметим, что перед банкетом доклад о внешнеполитическом положении России делал А.Ф. Аладьин – советник Корнилова по международным вопросам; в окружении генерала он неизменно находился в прямом и переносном смысле рядом с Завойко, в квартире которого остановился по приезде из Англии[1363].
