Александр Пыжиков - Питер - Москва. Схватка за Россию
Однако сегодня исследователи располагают мемуарами офицера Ф.В. Винберга, где тот рисует ту же картину, что и Путилов, внося в нее дополнительный штрих: офицеры были причастны к «Республиканскому центру». Эта организация, в которой состояло немало армейских кадров, использовалась в качестве опорной для подготовки корниловского выступления. Винберг пишет об активной деятельности «Республиканского центра»; возглавляли его председатель правления общества «Бессарабская железная дорога» Николаевский и один из директоров той же фирмы Финисов, а сама организация располагалась в Петрограде в здании правления общества[1382]. Заметим, что это частное железнодорожное предприятие находилось в сфере влияния столичного Сибирского торгового банка. По словам Винберга, «Республиканский центр» «имел в своем распоряжении очень большие суммы и широко раздавал их ради того большого политического дела, которое, разумеется, требовало расходов»[1383]. Ключевую роль здесь играли военные, которые должны были координировать и согласовывать действия офицеров, находившихся в городе, с подступающими частями генерала Крымова. Также Винберг сообщает о множестве агентов центра, занимающихся банальным прикарманиванием выдаваемых средств под предлогом работы с нужными для дела людьми. Эти «спасители отечества» предавались кутежам и карточной игре, некоторые даже снимали роскошные квартиры; ходили слухи о присвоении нескольких сот тысяч рублей[1384].
Тем не менее выступление Корнилова все же состоялось. В то время многие сочли его просто недоразумением, происшедшим между Керенским и главковерхом. До сих пор не утихают споры о том, кто и против кого выступал, какие имелись договоренности и т.д. Разумеется, свой интерес преследовала каждая из сторон. Керенский был не прочь использовать Корнилова для того, чтобы поставить на место Совет, довольно сильно ему мешавший.
По свидетельству В.Н. Львова, сыгравшего в те дни печальную роль, премьер собирался ввести деятельность Совета в строгие рамки, превратив его в нечто подобное профсоюзу рабочих. А вот советы солдатских депутатов он хотел уничтожить, так как, по его убеждению, они революционизируют общую атмосферу[1385]. Корнилов был настроен более решительно, планируя не только разгон советов, но и серьезную реорганизацию Временного правительства. В окружении генерала с энтузиазмом составляли списки будущего корниловского кабинета. Причем предполагалось издание особого закона, по которому отказ от занятия какой-либо правительственной должности квалифицировался бы как преступление[1386]. В показаниях Завойко приводятся два варианта состава правительства: на пост министра финансов намечались кандидатуры Путилова, Ватолина и самого Завойко, в Министерство продовольствия – опять Батолин. Отметим, что Министерство торговли и промышленности отдавалось купеческой буржуазии в лице Третьякова[1387]. Керенский должен был остаться в новом кабинете в качестве заместителя премьера (то есть Корнилова); это признавалось необходимым, поскольку его имя служит знаменем для солдат[1388]. Интересно, что после своего ареста Корнилов, говоря о кандидатурах на министерские посты, называл разных московских деятелей, с которыми лично даже не был знаком, а о Путилове, Вышнеградском, Батолине не упомянул вообще[1389]. Хотя в ноябре 1917 года, после большевистского переворота, генерал не замедлил обратиться все к тем же питерским банкирам – за пожертвованием на борьбу с большевизмом; доверенным лицом по сбору средств он назвал своего ординарца[1390]. (Кстати, в эмиграции Путилов открещивался от связи с Завойко, утверждая, что тот не представлял никаких промышленных кругов и не играл никакой роли[1391]. Приведенные факты показывают, что знаменитый банкир лукавил. А вот и еще одна деталь: в сентябре 1917 года за «ненужного» арестованного Завойко ходатайствовало Средне-Азиатское промышленно-торговое общество «Санто», чей контрольный пакет принадлежал Русско-Азиатскому банку. Правление предприятия просило следствие освободить Завойко под залог или поручительство ввиду необходимости его участия в производственных процессах[1392].)
Итак, у Керенского и Корнилова имелись и общие, и самостоятельные задачи. Перспектива разогнать генеральскими руками Совет не могла не привлекать премьера. Впоследствии В.Н. Башкиров, занимавшийся во Временном правительстве продовольственными вопросами, напоминал на встрече с Керенским в Нью-Йорке, как тот давал распоряжения приготовить фураж и продукты для идущих на Петроград корниловских отрядов. Записавший их беседу Р. Гуль уверял, что Башкиров говорил «сущую правду» и премьер был связан с этим «нелепым восстанием генерала»[1393]. В согласованных действиях главковерха и премьера мало кто сомневался и в самой ставке[1394]. Но вместе с тем Керенский чувствовал, что только разгоном Совета дело не ограничится и корниловский триумф не позволит ему удержаться на вершине власти. Отсюда его колебания в отношении выступления конца августа 1917 года. Это видели многие участники тех событий. Например, комиссар при ставке М.М. Филоненко прямо объяснял провал выступления «придворными интригами». На просьбу пояснить, где теперь могут вестись придворные интриги, он отвечал: там же, где и раньше, – в Зимнем дворце (место пребывания Керенского)[1395]. О неоднозначной позиции премьера высказывался – уже в эмиграции – и хорошо информированный И.Г. Церетели:
«У Керенского была подлинно двойная игра. Он вел переговоры с Корниловым, но хотел сам возглавить восстание (против Совета. – А.П.). Корнилов же этой роли ему не давал. Из-за первой роли и произошел разрыв. Когда Керенский увидел, что Корнилов первой роли ему никогда не даст, а может быть, и расправится в конце концов с ним, Керенский переметнулся к революционной демократии»[1396].
Добавим, что переметнулся он не только к революционной демократии, но и к московской буржуазии. Разногласия премьера и главковерха усугубляло то, что они опирались на разные финансово-промышленные группы и придерживались разных подходов к формированию государственной власти. Купеческие тузы выступали за создание правительства доверия на базе совещания общественных деятелей. Питерские дельцы ратовали за кабинет, состоящий из технократов-профессионалов, а не публичных политиков. Выбор одного из этих подходов означал усиление либо того, либо другого клана. Московские дельцы, видя, кто готовит «деловой кабинет», предпочли сохранение премьера. И в конечном счете они, так же как Керенский, в решающий момент не включились в корниловскую силовую акцию. Как отмечают исследователи:
«именно 27-28 августа в московских деловых и политических кругах произошел какой-то несомненный, хотя и трудноуловимый перелом в отношении к Корнилову»[1397].
Москвичи по разным причинам уклонились от визита в ставку, куда планировали выехать восемь человек: М.В. Родзянко, князь Г.Е. Львов, В.А. Маклаков, Н.В. Тесленко, П.П. Рябушинский, С.Н. Третьяков, Д.С. Сироткин и Н.Н. Львов[1398]. Родной брат последнего – Владимир Львов – представлял и в ставке, и в правительстве интересы московских кругов. Именно ради них он осуществлял «челночную дипломатию» между Керенским и Корниловым, которую многие считали нелепой. Следует согласиться, что именно арест В.Н. Львова поставил точку в хлопотах вышеназванных деятелей[1399]. Купеческая буржуазия хорошо понимала, что в случае победы Корнилова с последующим формированием делового правительства питерские банкиры быстро вернут себе положение главенствующей силы в отечественной экономике. И потому, не одобряя деятельность Временного правительства, они в то же время не спешили поддерживать главковерха. Кроме того, москвичи были резко против появления в правительстве В.С. Завойко и советника генерала по международным вопросам А.Ф. Аладьина[1400].
Повторим: поражение Корнилова и победа Керенского давали московской буржуазной группе очевидные преимущества. Так и произошло: уже 31 августа Керенский предложил видным представителям московского клана сформировать новый кабинет. Во Временном правительстве произошло крушение так называемой партии Керенского, заправлявшей в третьем составе кабинета в июле–августе 1917 года. Наиболее достойно держался министр иностранных дел М.И. Терещенко. В эти тревожные дни он сразу взял сторону премьера, не поддержав даже Крымова, с которым его связывали дружеские отношения. Свою симпатию к нему Терещенко пришлось продемонстрировать только на похоронах генерала: после провала корниловского мятежа Крымов покончил жизнь самоубийством[1401]. Происшедшая трагедия так потрясла Терещенко, что на этой почве у него наметилось некоторое охлаждение в отношении к премьеру[1402]. Совсем иначе повел себя другой ближайший сподвижник Керенского – Н.В. Некрасов. В отличие от Терещенко он находился в контакте с питерскими финансистами и выстраивал свои перспективы в соответствии с их намерениями. Очень интересна характеристика, данная ему в донесении английского посла Дж. Бьюкенена. По мнению британского дипломата, активный заместитель Керенского: