Владимир Зензинов - Пережитое
Здесь же ее было сколько угодно! Наше путешествие продолжалось от середины августа до середины сентября. В это время уже поднимаются на крыльях глухариные выводки - и молодые глухари были теперь размерами с молодого индюка. Мясо их - необыкновенной нежности и сочности, а главное - добыть молодого глухаря ничего не стоит. Они в это время держатся еще выводками по 5-6-8 штук. Испуганный лошадью выводок со страшным шумом поднимается, но летит недалеко и рассаживается по невысоким деревьям, четко вырисовываясь темными и тяжелыми силуэтами на небе. Выстрелишь в одного, свалишь с дерева, остальные перелетают немного подальше и опять рассаживаются по деревьям и ждут второго выстрела. Так мне удавалось убивать до трех из одного выводка - одного глухаря за другим. Птица глупая, неопытная. Добывать птицу для пропитания лежало на моей обязанности - ружье у меня было хорошее. Несколько раз я убивал глухарей даже с седла. Добычу мы ели всегда вареной - вареная кухня проще; жареные глухари были бы гораздо вкуснее.
Однажды во время охоты я понял, какими глухими местами мы шли. Немного в стороне от нас поднялся выводок. Я, не торопясь, слез с лошади, привязал ее к дереву (по обыкновению, я ехал последним в нашем караване) и пошел по направлению к улетевшему выводку. Убил одного глухаря, повесил его на сук, чтобы было легче потом найти, убил второго. Увлекшись, пошел за улетевшими птицами дальше.
Сколько времени шел и сколько прошел, не помню - в охотничьем азарте этого не замечаешь. Решил повернуть обратно. Кричу, никто не отвечает. Выстрелил два раза подряд - молчание. Стараюсь припомнить пройденные места - не узнаю. Где-то здесь, в пылу преследования, я сбросил свою куртку - не могу ее найти. Ищу своих убитых глухарей, которых нарочно подвесил повыше, чтобы найти - что за чудеса, нет и их! Кругом мертвая тишина. Признаться, я испугался!
Сел на кочку, стараюсь успокоиться, придти в себя. В висках стучит кровь, в глазах плывут красные круги. Напрягаю всю волю, стараюсь припомнить, где было солнце, как падали тени, присматриваюсь, с какой стороны на деревьях растет мох. Медленно иду по раз принятому направлению. Проходят десять минут, пятнадцать, полчаса. Время от времени стреляю из ружья - каждый раз два выстрела подряд: сигнал тревоги. И, наконец, далеко, далеко слышу ответный выстрел. А через десять минут - и крики. Они тоже за меня испугались. В азарте преследования я прошел, вероятно, несколько верст - и только теперь понял, как это было опасно. Потерять направление (о какой дороге тут могла быть речь?) было очень легко - а отбиться от товарищей в сибирской тайге означает верную смерть. Таких вещей я больше не повторял.
Очень часто наш путь пересекали медвежьи следы - некоторые из них были совсем свежие. Немало среди них было довольно-таки серьезного размера. Но ни одного медведя мы за всю дорогу не встретили. Наш старик-проводник был человек опытный. К каждой из наших семи лошадей он подвязал по большому колокольчику, а к своей лошади - настоящий колокол; таких размеров, что мы над ним смеялись.
И когда наш караван был в пути, по лесу стоял настоящий трезвон. Оказывается, эти меры были им приняты специально против медведей предупреждать их о нашем приближении. Заслышав издали этот трезвон, медведи убегали. Сами они на людей здесь никогда не бросаются, если не бывают ранены. Якуты медведей боятся и очень их уважают. Зовут их не иначе, как "дедушка" или "хозяин" ("эгэ", "тойон" - по-якутски). Если якут встретит в лесу медведя, он обращается к нему с вежливой речью. - "Хозяин, хозяин - мы тебе никакого зла не хотим. Мы тебя очень уважаем - иди своей дорогой, а мы пойдем своей"...
При этом якут низко кланяется, но не убегает, так как бегство может навести медведя-хозяина на вредные мысли. Обычно медведь в таких случаях поворачивает обратно, но иногда не сразу: он поднимается на задние лапы и, стоя на них, покачивается во время речи якута из стороны в сторону, потом медленно поворачивается и, не спеша, уходит. Но наш Менелай, очевидно, в силу трезвона колоколов и колокольчиков верил больше, чем в свое красноречие и предпочитал непосредственных встреч с "хозяином" избегать. Вот почему мы ни разу медведей не видели, хотя часто их следы встречали.
Иногда в пути мы видели остатки дорог, выложенных сгнившей "гатью". "Гать" - это уложенные рядом небольшие бревна или деревья - обычный в старину способ мощения дорог в болотистых местах: в древней Москве первые мостовые были из гати. Я понял, что это и были остатки того знаменитого Охотско-Якутского тракта, который когда-то был проложен здесь Российско-Американской Компанией. Гать давно уже сгнила и заросла травой и деревьями, но. всё еще напоминала о славном прошлом... Удивили меня и Мурашку снежные - или вернее, ледяные поля, которые мы встретили в долинах некоторых рек, - оказывается, то был вечный лед, он не таял и летом. Север давал себя знать.
Поразительно, что за всю длинную и долгую дорогу - не меньше тысячи верст и в течение почти одного месяца - мы ехали, как в пустыне. Один раз на горном кряже встретили двух охотников-тунгусов;
устроили по этому случаю привал и напились вместе чаю.
Объяснялись с ним через переводчика, каковым был наш старик-проводник: все здешние тунгусы заметно отличаются от якутов - они легче, стройнее, приятнее на вид; все они здесь ведут кочевой образ жизни (оленные тунгусы) и все занимаются охотой (якуты делятся на оседлых и кочевых). Охотились эти тунгусы на "чубуку" - горных баранов. Они подарили нам большой кусок баранины (вкусной и очень сочной, с острым вкусом дичи), мы их отдарили глухарем (наш хитрый старик отдал им большого старого глухаря, которого я в этот день убил - он поднялся прямо из-под моей лошади). Другая встреча была с молодым казаком, ехавшим с двумя большими кожаными сумами (казенная почта) из Охотска в Якутск; его сопровождали два якута.
Это был парнишка лет 18-ти, и встрече этой я не был очень рад. Но вреда она нам не принесла. Казаку, конечно, и в голову не могло придти, что, встретившись с нашим караваном, он имеет дело с "беглыми" и что он мог бы из этой встречи сделать себе карьеру.
Мы с ним тоже попили вместе чаю - ведь каждая встреча в тайге с человеком целое событие! Не без задней мысли я угостил его стаканом спирта, чтобы у него от встречи с нами осталось приятное воспоминание.
Держался он с нами очень почтительно, а за спирт долго и горячо благодарил... Третья встреча состоялась уже во второй половине пути и неожиданно для меня и Мурашко, но, вероятно, не для нашего проводника - мы выехали к строившейся большой юрте: там нашли троих строителей-якутов. Переночевали у них.
Три встречи на протяжении тысячи верст... Посередине нашего пути начались скалистые хребты, извивающиеся во все стороны - знаменитый Джугджур, отроги Яблонового и Станового хребта, занимающего в этой части Сибири несколько (да, несколько!) сотен верст в ширину. Эта часть дороги положительно напоминала Кавказ, который я хорошо знал.
Я никак не ожидал встретить кавказский пейзаж в сибирской тайге и тундрах. Только всё здесь имело угрюмый и суровый вид. Когда мы перевалили Джугджур, на что ушло несколько дней, характер местности изменился - почва стала более каменистой и появилась сосна. Реки теперь все текли в другом направлении - к морю. И, наконец, с одной вершины мы увидали вдали морскую гладь - это был волнующий момент; мы почувствовали себя победителями! Свободное море - ведь это возможность выбраться из диких и пустынных мест, возможность вернуться к культурной обстановке, к товарищам, друзьям, к любимому делу! И как будто даже лошади подбодрились при виде свободной стихии - с удвоенной энергией мы двинулись дальше.
Но море было еще далеко - не меньше пяти дней пришлось нам затратить, чтобы добраться до него.
Только в середине сентября, когда здесь уже наступает холодное время года, оказались мы в Охотске.
Наш приезд вызвал в Охотске большое волнение. В это маленькое приморское селение обычно никто не приезжает летом из Якутска. Поэтому наше появление вызвало в нем много шума и разговоров. Нас несколько раз останавливали на улице местные жители и с любопытством расспрашивали, кто мы такие, зачем и откуда приехали...
Не знаю, что представляет из себя Охотск в настоящее время, но тогда, в 1907 году, это был жалкий поселок людей, живших рыбным промыслом. Жителей в нем было, вероятно, не больше двух сотен - уж наверное меньше, чем собак, на которых там ездят зимой и которые каждый вечер начинают свои выматывающие душу концерты.
Тоска и одиночество в этом селении были ужасающими. Охотск летом совершенно отрезан с запада и только два-три раза (очень нерегулярно) туда заходили пароходы, курсировавшие между Камчаткой и Владивостоком. Телеграфа тогда там не было. Зимой доставленные в Охотск морские грузы перевозились на собаках в Якутск. Тоска и однообразие жизни были такими, что один местный купец мне откровенно говорил: "Если бы не карты и не водка, мы бы давно все здесь сошли с ума!"