Александр Насибов - Долгий путь в лабиринте
Да, неудача. Я подумал и о том, как воспримет это Гейдрих. Теперь, когда я у него в подчинении, он по-прежнему корректен, вежлив. Но у нас уже иные отношения...
Двумя часами позже он сам вызвал меня. Оказалось, он уже знал о московской шифровке.
- Понимаете, что произошло? - холодно сказал Гейдрих. Необдуманными действиями вы просигналили русским, что намеревались с кем-то встретиться в Баку. А важность этой встречи подчеркнули тем обстоятельством, что рискнули отправить туда официально аккредитованного дипломата!
Я сказал, что все понимаю и готов нести ответственность.
- Вашей вины здесь нет. - Он покачал головой: - Неопытны, только и всего. Взялись за дело не с того конца. - Гейдрих продолжал после паузы: - Учтите, в Баку действует консульство Персии и там есть наш человек...
Мы подробно обговорили этот вариант, все спланировали.
Я был уже возле двери, когда он окликнул меня:
- Любите вы музыку, штандартенфюрер?
Я был огорошен, но быстро нашелся. Разумеется, я знал, как ответить - ведь мне была известна страсть Гейдриха к скрипке.
- О да! - воскликнул я. - Фортепиано и скрипка для меня превыше всего в часы отдыха.
Гейдрих стоял за столом и улыбался.
- В таком случае жду вас завтра в восемь часов вечера у себя в Зюденде. Соберутся любители музыки. Буду рад доставить вам удовольствие.
27 августа. Я пишу эти строки в полночь, только что вернувшись от Гейдриха. То, что я увидел там, непостижимо. Будто побывал в ином мире... Огромный салон обставлен старинной мебелью, пол устлан ковром и поверх него - тигровыми и медвежьими шкурами. Гости в вечерних туалетах чинно сидят в белых с серебром массивных креслах. У рояля, стоящего на небольшом возвышении, прямая и статная фрау Лина Гейдрих. Ее светлые волосы гладко зачесаны, тяжелая коса свешивается до пояса, приятно контрастируя с алым бархатом платья. В нескольких шагах от нее сам хозяин. Он во фраке, глаза полузакрыты. Расставив ноги, он чуть покачивается в такт мелодии, которую извлекает из своей скрипки. Обстановку таинственности, волшебства дополняют свечи - зажжены только они, в их неровном свете лица людей кажутся белыми, нереальными... Будто нет вокруг Германии с ее дымящими, грохочущими заводами, нет сотен дивизий, которые заканчивают последние приготовления, подтягиваясь к границе с Польшей, и будто не он, Гейдрих, несколько часов назад сидел в своем кабинете, управляя гигантской машиной безопасности рейха!
Позже, когда закончился легкий ужин в саду и подали кофе, случилось так, что на несколько минут мы с Гейдрихом оказались с глазу на глаз.
- Вам понравилось? - спросил он.
Разумеется, я рассыпался в похвалах по поводу его таланта.
- То, что вы делали со своей скрипкой, - истинное волшебство, сказал я. - Можно подумать, что в руках у вас был "Страдивари".
- Увы! - сказал он и вздохнул. - О такой скрипке я могу лишь мечтать.
Под конец я заметил, что у меня из головы не выходит наш последний разговор - идея с использованием человека из персидского консульства в Баку...
- А пока, быть может, стоит направить к кузине нового посланца, более ловкого? - сказал я. - Выждать какое-то время и сделать новую попытку...
- Я подумаю, - ответил Гейдрих. - Возможно, так и поступим. Но все равно это позже. Сегодня я позволил себе несколько часов развлечения. Надо было дать отдохнуть нервам перед трудным делом в Польше. Месяц, если не больше, мы будем работать как одержимые. Подождите еще месяц, Тилле, и мы все решим".
3
Было около четырех часов дня, когда Кузьмич закончил просматривать пленку. Отложив ее, прислушался. С кухни не доносилось ни звука. Он встал и прошел туда.
Эссен спал, положив голову на угол стола. Дробиш сидел рядом и курил. Увидев вошедшего, бесшумно поднялся с табурета. Они вернулись в комнату.
- Извините его, - сказал Дробиш, кивнув в сторону кухни. - Гвидо работал ночью, сутки не сомкнул глаз... Ну, как пленка?
- Вы сделали важную работу, товарищ, - сказал Кузьмич. - Очень важную. Но...
- Но это только начало?
- Да.
- Нужен весь дневник?
- В первую очередь письма. Все, какие есть. У этого Тилле могут оказаться письма от некоей женщины.
- Имеете в виду его кузину?
- Да, ее. И это срочно.
- Я понял.
- Где сейчас ваш хозяин? Он дома?
- Отсутствует с позавчерашнего дня. Я собрал его как в дорогу: чемодан, несессер. Он где-нибудь на Востоке. Сейчас там много дел для СД... Стойте! Хотите заполучить письма уже сегодня?
- Хорошо бы!..
- Ну что ж, - сказал Дробиш. - Надо так надо.
- Минуточку... Скажите, ваш хозяин знает русский язык?
- Вряд ли. - Дробиш подумал. - Нет, не знает!
- Почему такая уверенность?
- У него на письменном столе переводы с русского. В основном газетные статьи - перевод и тут же справка: такая-то газета, дата, город. Но самих газет нет. Значит, они ни к чему.
- Справедливо. Из каких городов газеты?
- Я запомнил: Москва, Баку, Грозный...
- О чем статьи? Нефть?
- Да, нефть. Но есть и на другие темы.
На улице послышался шум. Кузьмич и Дробиш приблизились к окну. По всей ширине мостовой двигались барабанщики - полсотни мальчиков и девочек в шортах и блузах хаки и таких же пилотках, с барабанами на ремнях через плечо. Два парня постарше несли транспарант:
"Ein Volk, ein Reich, ein Fuhrer!"1
1 "Народ, империя, вождь!".
У других парней были знамена со свастикой и портреты Гитлера. За ними маршировала основная масса юнцов в форме гитлерюгенд. Барабаны гремели. Шедшие по бокам процессии командиры выкрикивали первые слова лозунгов, а колонна скандировала окончание.
На тротуарах было мало прохожих. Все они останавливались и, как заведенные, вскидывали руки к портретам Гитлера.
- Вот как выдрессировали, - угрюмо сказал Дробиш. - Быстро приучили стадо к повиновению!.. "Любуюсь" такими и думаю: а что будет дальше?
Он обернулся, поглядел в глаза Кузьмичу.
- На этот вопрос вы даете ответ своей работой, - сказал Кузьмич. - Если боретесь против нацизма, значит, верите в возможность его поражения. Разве не так?
- Верю, что Германию не оставят в беде. Это и придает нам силы. Дробиш твердо повторил: - Да, не оставят. А если так, то и мы не должны сидеть сложа руки. Ибо сказано: Бог тому помогает, кто сам себе помогает.
Он готов был рассмеяться, но перехватил взгляд Кузьмича, брошенный на часы, сгреб со стола свою шляпу.
- К десяти часам вечера управитесь? - спросил Кузьмич.
- Постараюсь. Встретимся здесь?
- Лучше в другом месте... Скажем, возле вашего замка. На южной дороге в двух километрах от него есть заброшенный домик.
- Сторожка в буковой роще?
- Да, сторожка, так будет точнее.
- Выходит, вы там бывали? - удивленно пробормотал Дробиш.
Кузьмич обнял его за плечи, повел к двери.
- От десяти до одиннадцати возле сторожки я буду возиться с автомобилем - менять свечу.
- Понял.
- Если не сможете прийти, завтра свяжитесь с Эссеном. Он отыщет меня.
4
Дробиш появился в начале двенадцатого, когда Кузьмич, решив, что пора возвращаться, закончил "ремонт" автомобиля - ввернул на место свечу и опустил капот двигателя.
- Неудача, - сказал Дробиш, сев в автомобиль. - И я сам во всем виноват. Вел себя как последний дурак. Понимаете, достал пачку писем из сейфа, стал просматривать. Читал, глупец, вместо того чтобы действовать камерой. Уж очень хотелось отыскать те, о которых вы упоминали...
- Письма кузины?
- И ведь нашел! Там три таких письма... Быстро просмотрел их, приготовил фотоаппарат. И - неудача. Сперва появился хозяйский сын, проторчал часа полтора в кабинете отца. А теперь к нему пожаловали гости...
- Что было в письмах?
- Они короткие. На мой взгляд, ничего особенного:
"Мы с мужем здоровы, живем хорошо; как вы поживаете, тетя, здоров ли мой кузен?.."
- Тетя, сказали вы?
- Я забыл!.. Письма адресованы женщине. Я знаю ее. Это старуха, родная тетка Теодора Тилле. Живет в Бабельсберге. Кажется, Хорст Вессельштрассе, сорок два.
- Имя, пожалуйста!
- Аннели Шеель.
- А имя этой... кузины?
- Эрика Хоссбах. Теперь адрес. - Дробиш наморщил лоб и не без труда выговорил: - СССР, Баку, Телефонная улица, тридцать два.
- Очень хорошо. Еще вопрос: упоминается ли в письмах имя вашего хозяина?
- Мне кажется, нет... Нет, не упоминается. "Кузен", и все.
- Так... Говорите, письма короткие?
- Да. Каждое - страница и то неполная: десять - пятнадцать строк.
- Понимаю... Товарищ Кони, раньше я думал, будет достаточно, если вы сфотографируете их. Теперь вижу, что должен посмотреть сами письма.
- Только эти три?
- Да. Но и конверты тоже. Это займет немного времени. Просмотрю и тотчас верну.
Дробиш понимал, что, рассказав о письмах, чем-то насторожил собеседника. По-немецки тот говорит, как немец. Впрочем, шипящие чуть смягчает и растягивает гласные, отчего речь приобретает певучесть. Похоже на говор жителей областей, пограничных с Францией... Так кто же это такой?
