В дальних плаваниях и полетах - Лев Борисович Хват
С волнением обсуждалось в вагоне это известие. Опять заспорили: какими средствами спасти челюскинцев? Немолодой ученый, исследователь камчатских вулканов, отстаивал идею пешего похода из лагеря на материк по плайучим льдам:
— Теперь, когда женщины и дети в безопасности, такой поход вполне осуществим — ведь в лагере остались одни мужчины.
Среди пассажиров нашлись ревностные сторонники этого плана. Их не смущала даже трагическая участь отряда штурмана Альбанова, хотя для условий, в которых очутились челюскинцы, история эта была очень поучительна.
Василий Иванович Альбанов участвовал в полярной экспедиции лейтенанта Брусилова на паровой яхте «Св. Анна». Летом 1912 года она вышла в плавание. Затертое льдами судно после двух вынужденных зимовок отнесло дрейфом к восемьдесят третьей параллели, севернее Земли Франца-Иосифа. Люди остро нуждались в продовольствии, недоедали, болели. Весною 1914 года одиннадцать моряков во главе с Альбановым, заручившись согласием Брусилова, отправились пешком по дрейфующим льдам к ближайшему острову архипелага Франца-Иосифа; до него было сто семьдесят километров. Путь оказался неимоверно тяжелым: торосистые поля, обширные разводья, а вдобавок — дрейф льдов на юго-запад и запад, тогда как путешественники стремились на юг. Больше трех месяцев длился мучительный поход. Из одиннадцати моряков спаслись только двое: штурман Альбанов и матрос Конрад. Участь «Св. Анны» и оставшихся на борту тринадцати человек так и осталась неизвестной — это одна из многих тайн, хранимых Арктикой; вероятно, судно было раздавлено льдами…
Нет, правительство не допустит, чтобы челюскинцы пустились в рискованный путь по льдам, — убежденно сказал командир-пограничник. — Это стоило бы многих жизней. Единственное средство спасения — авиация. Отваги и умения нашим летчикам занимать не приходится!
— Согласен, — кивнул ученый-вулканолог, — но вот погода, сами видите, — нож острый! Эти арктические циклоны ломают самые превосходные замыслы пилотов.
— Ничего, дождутся и солнышка, не все же будут туманы да пурга.
Экспресс мчался через горы и тайгу. Мелькали станционные вывески: Шилка… Куэнга… Ксеньевская… Могоча… Ерофей Павлович…
Наконец пассажиры принялись собирать вещи — экспресс подходил к Хабаровску.
Схватив дорожный чемоданчик, я бросился к вокзальному телефону и позвонил хабаровскому корреспонденту «Правды» Василию Яковлевичу Ходакову.
— Ляпидевский нашелся: ему пришлось сесть на лед у Колючинской губы, — рассказал мой товарищ. — Водопьянов, Талышев и Доронин летят вместе, звеном командует Талышев. Сейчас они на аэродроме.
— На каком аэродроме?
— У нас, на хабаровском. Утром вылетают…
На льду Амура, близ устья Уссури, освещенные прожекторами, стояли водопьяновский «Р-5» и два серебристых пассажирских самолета. У машин хлопотали механики.
В кабинете начальника аэродрома навстречу мне шагнул Водопьянов:
— А-а, прикатил! Чудом застал: нам пора уже быть в Ногаеве, да вот проклятущая погода не пускала. На завтра крепко надеемся… Как, Виктор Львович, полетим? — обратился Водопьянов к сидевшему у стола человеку в кожаном пальто.
Виктор Талышев кивнул и стал раскуривать трубку.
На диване полулежал тучный, краснощекий Доронин. С его простодушного лица не сходила улыбка. Тонкий голос не гармонировал с внушительной фигурой.
Из этой тройки Талышев имел наибольший летный стаж. Он летал еще в годы гражданской войны, долго работал на авиалиниях Средней Азии, водил самолет между Красноярском и Туруханском, прокладывал воздушный путь в монгольскую столицу Улан-Батор. В 1930 году Талышев очутился на Чукотке; во льдах у мыса Северного застряли пароход «Ставрополь» и американская шхуна «Нанук», принадлежавшая крупному скупщику пушнины Олафу Свенсону. Виктор Львович вывез тогда на материк пятнадцать пассажиров, среди них были малые ребятишки и один новорожденный.
Своеобразно сложилась жизнь Ивана Доронина, второго пилота галышевского звена. Подростком он целые дни проводил в спортивном клубе родного поволжского города, увлекался классической борьбой и тяжелой атлетикой. Окончив военно-морскую школу, плавал на миноносце в Балтике, но вдруг потянуло в воздушные просторы, и вот уже десятый год Иван Васильевич пилот. Он летал по неизведанным путям над пустынным Севером, дальневосточной тайгой, над морями, проложил воздушную линию от Байкала к Колыме, возил пассажиров на золотые прииски Алдана и не раз пересекал «полюс холода» — в районе Верхоянска, где зимою температура иногда падала почти до семидесяти градусов… Когда в Москве подбирали летчиков для участия в спасении челюскинцев, имя Доронина было названо одним из первых.
Галышев поднялся:
— Время позднее, пора на боковую, друзья…
Надо действовать, просить, чтобы меня взяли в перелет! Медлить нельзя — сейчас они уйдут на отдых… Я обратился сразу ко всем троим: на Чукотке редакция не имеет своего корреспондента, оттуда некому информировать читателей о событиях, волнующих всю страну, за перелетом будут следить миллионы людей… Словом, речь идет о… дополнительной нагрузке… Каких-нибудь восемьдесят килограммов…
Галышев отрицательно покачал головой:
— У меня и Доронина машины перегружены сверх всякой меры. Кабины заполнены так, что невозможно взять даже добавочное горючее.
Водопьянов насупился.
— Если бы не это! — ткнул он пальцем в пакет, лежащий на столе. — Приказ из Москвы — доставить на Чукотку механика и сварочный аппарат для ремонта. Стало быть, два механика да я — уже трое, четвертого девать некуда.
Пилоты всячески выражали сочувствие, но дальше этого дело не шло.
— Не то что тебя — даже кошку и ту не поместишь, — отшучивался Водопьянов.
— На Чукотке встретимся, — утешал добродушный Доронин. — Вот ей-ей, встретимся…
По маршруту, избранному галышевским звеном, зимою еще не летал никто. Синоптики предупреждали, что на побережье Охотского моря в это время года обычны густые туманы, свирепствуют штормовые ветры, пурга. Прошлым летом здесь пролетел, совершая кругосветный рейс, знаменитый американский пилот Уайли Пост. «Это был самый трудный участок на всем моем пути», — сказал он, вернувшись в США. А каково зимой!
Расстались мы в полночь, а спустя несколько часов снова встретились — уже на старте. Прожекторы погасли.
Галышев медленно вращал валик планшета. На карте участок Хабаровск — Николаевск-на-Амуре был отмечен ровной красной линией. Чем дальше к северу, тем реже попадались на карте кружочки, обозначающие населенные пункты: красная линия пересекла безлюдную тундру.
— По машинам!
Самолеты ушли на северо-восток.
Двое суток я прожил на аэродроме. Сюда стекались вести о полете звена. На полпути к Николаевску пилотов встретила сильная пурга. Водопьянов, летевший последним, опасаясь врезаться в передние машины, вернулся в Хабаровск. Галышев и Доронин пробились к Николаевску. Наутро Водопьянов стартовал вторично и в Охотске нагнал товарищей. Следующий этап перелета — до бухты Ногаево — звено одолело лишь 22 марта.
В то время я находился уже во Владивостоке.
ВЕЛИКИМ ОКЕАНОМ
У причала
