В дальних плаваниях и полетах - Лев Борисович Хват

Женщины явились к Шмидту:

— Почему нас хотят отправить первыми? Мы согласны, что начать следует с Аллочки, Карины и их матерей, но остальные женщины не желают никаких льгот. Надо, Отто Юльевич, пересмотреть список.

— Нет, не надо, такой порядок эвакуации правилен, и на Большой земле все его одобрят. В том, что женщины улетят первыми, нет ничего обидного, это справедливо.

Полярники готовили аэродром. Посадочную площадку отыскали в пяти километрах от лагеря. Туда перетащили искалеченную амфибию. Бабушкин и механики принялись за ремонт единственного лагерного самолета.

На льдине наступил «строительный сезон»: полярные робинзоны оборудовали и утепляли палатки, окна застеклили фотопластинками, предварительно соскоблив с них эмульсию.

Казалось, жизнь постепенно входит в колею обычной полярной зимовки, но стихия напоминала о себе.

Внезапно льдина треснула, возникли широкие каналы. Челюскинцы едва успели перенести запасы продовольствия на новое место — «островок спасения»… По пути к аэродрому появились полыньи, мороз затягивал их белой пленкой.

Глубокая трещина подобралась к продовольственному складу челюскинцев в Чукотском море.

5 марта под вечер я, как обычно, отправился в Главное управление Северного морского пути. Накануне дежурный синоптик предупредил: «Вероятно, завтра на Чукотке прояснится». Войдя в операционный зал, я обратился к старшему радисту:

— Новости есть?

— Еще какие! Ляпидевский прилетел в лагерь Шмидта…

Над Чукоткой в тот день выглянуло долгожданное солнце. Стоял сорокаградусный мороз. Кренкель передал на материк новые координаты лагеря. Ляпидевский взлетел, двухмоторный «АНТ-4» лег на курс к ледовому поселку.

Самолет шел над необъятными торосистыми полями, сверкавшими мириадами искр. К исходу второго часа полета экипаж заметил на снежной белизне темные пятна и черточки. Трещины, разводья?.. Ляпидевский и штурман Петров присмотрелись.

— Да это же палатки! — воскликнул пилот.

— Точно, лагерь. А вот и аэродром… Видишь, Толя, — бабушкинская амфибия…

По льду сновали три фигурки, торопливо расстилая посадочный знак Т. Со стороны лагеря гуськом шли люди. Вот они столпились у трещины, преградившей путь к аэродрому.

— Не наши ли пассажиры пробираются? — сказал штурман. — Будем садиться?

— Площадка чертовски мала, но выбирать не приходится, — ответил Ляпидевский.

А. Ляпидевский идет на посадку в лагере О. Ю. Шмидта.

«АНТ-4» опустился на льдину, к нему бежали трое — те, кто выкладывали посадочный знак: механики Погосов, Валавип и Гуревич. Постоянные жители ледового аэродрома повели летчиков в палатку, угостили горячим какао, наперебой расспрашивали о новостях. Потом принялись разгружать «АНТ-4»: мороженую оленью тушу — для всех, аккумуляторы — для радиостанции, авиационное масло — для амфибии М. С. Бабушкина…

Из лагеря подоспели Шмидт, Воронин и Бабушкин.

— У меня для вас письма из Уэлена, — сказал Ляпидевский начальнику экспедиции.

— Отлично посадили машину! — заметил Отто Юльевич, наскоро ознакомившись с первой почтой. — Но как будете взлетать? Не мала площадка?

— Взлетим.

Окруженные толпой провожающих, появились женщины. На руках у матерей — Аллочка и Карина.

— Какое путешествие приходится совершать нашим малышкам!

— И по морю, и по воздуху…

Женщин усадили в кабину.

Полный газ, небольшой разбег, и самолет повис над торосами. Круг над лагерем, традиционное покачивание крыльями. Ляпидевский положил машину на обратный курс. Впереди — мыс Сердце-Камень…

Встречать самолет вышло все население Уэлена — Кренкель успел передать, что на борту «АНТ-4» летят женщины и дети…

Радостное известие молниеносно распространилось в столице. В редакцию невозможно было дозвониться — заняты все телефоны: москвичи хотели получить подтверждение об успешном полете и спасении первой группы челюскинцев. С трудом удалось мне прорваться. Получил экстренное задание: узнать подробности рейса Ляпидевского и биографию пилота.

Вскочив в «газик», помчался к Аэрофлоту. Занятия давно кончились, но где-то на четвертом этаже я застал сотрудника отдела кадров, и в руках у меня очутилась тоненькая папка: «Краткая автобиография пилота А. В. Ляпидевского».

Заглядывая в папку, я диктовал по телефону стенографистке:

— «Полярному летчику Анатолию Ляпидевскому двадцать пять лет…» Да, да, только двадцать пять. Абзац. «Он родился в 1908 году, в семье учителя. Двенадцати лет ушел на заработки в станицу Старощербиновскую на Кубани, почти четыре года был батраком. Осенью 1924 года вступил в комсомол. Больше года работал на маслобойном заводе. Райком комсомола направил его в авиационную школу…» Записали? Продолжаю. «В 1929 году Ляпидевский успешно окончил школу морских летчиков и был назначен инструктором». Абзац. «Два года назад перешел на службу в Аэрофлот. Работал на авиалиниях Дальнего Востока, затем переведен в полярную авиацию». Всё!

Когда я вернулся в редакцию, иностранный отдел принимал отклики из зарубежных стран; вечерние газеты некоторых европейских столиц успели сообщить о полете Ляпидевского.

Под утро меня вызвали к редактору.

— Отправляйтесь специальным корреспондентом на Дальний Восток, — сказал он. — Быть может, понадобится ехать на Камчатку или Чукотку, но сейчас торопитесь в Хабаровск, там получите инструкции. Вы готовы?

— Выеду первым экспрессом…

Воздушного сообщения между Москвой и Дальним Востоком еще не существовало, поездом приходилось ехать около девяти суток.

Перевалив Уральский хребет, экспресс мчался по степям Западной Сибири. Миновали Омск. С грохотом пронесся поезд по длинному мосту через Обь. Показались огни Новосибирска.

На вокзале я впился в первую страницу «Советской Сибири»: «В Хабаровске идет энергичная подготовка самолетов Талышева и Доронина к дальнему воздушному рейсу. 12 марта ожидается Водопьянов со своим «Р-5»; он присоединится к звену Талышева».

Наш поезд прибывает в Хабаровск только семнадцатого. Неужели я опоздаю к старту трех летчиков?..

В вагоне горячо спорили: кто из пилотов первым после Ляпидевского достигнет лагеря? Люди упоминали Анадырь, Уэлен и даже крохотный Ванкарем так яте привычно, будто говорили о Рязани или Тамбове. Далекие северные окраины словно приблизились.

К БЕРЕГАМ АМУРА

Долог путь из Москвы к Тихому океану. Шумные города и живописные селения, горы и долины, вековые леса, озерные края, многоводные реки, бескрайные степи… Дни и ночи казались нескончаемыми — скорее бы Хабаровск!.. Ныряя в бесчисленные тоннели, экспресс пронесся по берегу Байкала.

В Чите сосед-пограничник сбегал на вокзал и вернулся с ошеломляющей новостью:

— Пропал Ляпидевский!

Сообщение в «Забайкальском рабочем» было предельно кратким. 12 марта Ляпидевский снова стартовал к челюскинцам. Прошло несколько часов, из лагеря передали: «Самолет не появлялся». Не вернулся он и в Уэлен. В течение суток никаких известий от экипажа