Егор Иванов - Честь и долг
"Сэр Александр", как иногда мысленно он себя называл, не стал облачаться с утра в шлафрок московских бар, а энергично сделал сокольскую гимнастику, косясь в зеркало на довольно кругленькое брюшко, которое следовало согнать, чтобы окончательно стать похожим на сына Альбиона.
Окунув свое бренное тело в прохладную ванну и натерев кожу до красноты махровым полотенцем из Ливерпуля, хозяин мануфактур и разнообразных акций оделся в строгий костюм с полосатыми брюками, как в Сити, и отправился на завтрак. По английскому обычаю он выходил в столовую строго одетым. "Хэм энд эгг"[2] был проглочен быстро, заеден овсянкой и запит чаем с английским джемом. Все это было чисто по-британски.
Три громадных окна с полукружьем поверху выходили во двор, к каретному сараю, половина которого была теперь превращена в гараж. Хозяину приятно было наблюдать от своего столика, стоявшего у центрального окна, за тем, как шофер Иван, а по-английски — Джон, намывал бока нового автомобиля «роллс-ройс».
Большая часть подоконников и приоконного пространства пола, вплоть до тройной арки на двух колоннах, отделявшей от окон главную часть огромной столовой на манер лоджии, была заставлена оранжерейными растениями, как это видел Александр Иванович в путешествиях своих по Англии. Стены столовой, отделанной пилястрами, украшала коллекция старинного холодного и огнестрельного оружия, со вкусом скомпонованная с щитами разной формы.
Александр Иванович через официанта передал своему новому личному секретарю Григорию, привезенному из Питера и теперь дожидавшемуся пробуждения хозяина в передней, приглашение пройти в кабинет.
Кабинет тоже был обставлен по-английски, в стиле чиппендейл, исполненном знаменитым мастером конца XVIII века Робертом Адамом. Миллионщику-англоману были по душе китайские влияния в этом стиле, лаковые росписи и орнаменты. Коновалов украсил свой кабинет старинным китайским фарфором, китайскими драгоценными коврами. В его подсознании, когда он работал в окружении этих вещей, часто всплывала мысль о том, что хорошо бы вместе с Англией разделить Китай, который в скором будущем станет огромным рынком для товаров, производимых мануфактурами "Т-ва Коноваловъ и С-нъ", и поставщиком первоклассного дешевого сырья.
Но сейчас его одолевали сугубо московские дела. Войдя в кабинет, где уже ждал Григорий, Александр Иванович тяжко вздохнул, совсем по-русски перекрестился и уселся в массивное кресло со звериными мордами на подлокотниках. Гриша пристроился на стульчике с овальной спинкой. Александр Иванович пронзительно посмотрел на своего секретаря. Нельзя сказать, чтобы он не доверял ему. Гриша исправно поставлял Коновалову информацию, когда работал у Мануса в банке. Он был деятельным братом, хотя и без всяких степеней, в старой масонской ложе, демонстративно распущенной в 15-м году для отвода глаз охранного отделения. За важные заслуги Александр Иванович приблизил к себе Григория и даже предложил ему место своего личного секретаря. Тот и в этом качестве оправдал доверие патрона — хорошо шпионил и вынюхивал новости, которые некоторые из бывших братьев особенно старались скрыть. Но, глядя в преданные глаза Григория, видя его подобострастие и вечное желание услужить, проницательный Коновалов все-таки не до конца доверял своему секретарю. "Ведь если он предавал за деньги своего прежнего патрона — Мануса, то за более крупную сумму он может продать и меня!" думал Александр Иванович и был недалек от правды — Гриша служил не только ему. Он был завербован в свое время лично начальником Московского охранного отделения полковником Мартыновым, считался особо ценным агентом и осведомлял Мартынова о всех шагах своего патрона в петербургских делах. Полковник Мартынов был совсем не прост и хотел знать не только то, что ему положено, то есть московские дела, но и ситуацию в столице, слухи, сплетни, предположения…
Прежде чем начать, Гриша прокашлялся. Он всегда говорил с хозяином елейно-искательно и ничего не мог с собой поделать.
— Александр Иванович, вы поручили мне собрать сведения о московском градоначальнике генерале Шебеко и его главноначальствующем генерале Мрозовском. Как я понял, это необходимо для того, чтобы установить, насколько эти два господина способны воспрепятствовать общественности со стороны Москвы осуществить смену главы царствующего дома?
Коновалов подивился сметливости этого малого, поскольку ничего такого ему не говорил. Значит, Гриша сам пришел к правильному выводу о своем поручении. На всякий случай Александр Иванович подтверждать не стал, но дал понять, что приготовился слушать.
— Новый градоначальник, Вадим Николаевич Шебеко, вступил в должность совсем недавно — не прошло еще и года. Он генерал, в прошлом гвардейский офицер, флигель-адъютант. Служил он вице-губернатором в Гродно или Ковно, затем в Саратове в той же должности и губернатором в Гродно. Человек он придворной складки…
"Значит, бездельник!" — подумал Коновалов.
— …Прекрасно воспитанный, с налетом англоманства при врожденном русском барстве и легко заметном верхоглядстве…
"Неужели есть и такие любители Англии?" — мелькнуло у Коновалова.
— …Все взятое вместе, когда не касается служебных вопросов, очень располагает московское высшее общество к генералу. К полиции, жандармерии, к политическому розыску он, по своим привычкам и воспитанию, относится с презрением…
"Это вполне нас устраивает!" — подумал Александр Иванович.
— …Несмотря на военную форму, он не походит на настоящего военного. Он скорее джентльмен в элегантном мундире, — продолжал Гриша, демонстрируя неплохое знание человеческой натуры. — Генерал, как говорят, производит очень приятное впечатление. В том числе и своей внешностью: лет пятьдесят, выше среднего роста, шатен с проседью, усами и бородкой царской складки…
"Да у него язык похож на профессиональный полицейский!" — с оттенком беспокойства подумал Коновалов, но тут же вспомнил, что Гриша юрист по профессии, и успокоился.
— …Если генерал Шебеко — воплощенный тип административного «младенца», — докладывал Григорий, — то его шеф, главноначальствующий генерал Мрозовский, весьма критически относится к новому градоначальнику, неудовлетворенный его поверхностным отношением к делу…
— Эту трещину надо расширить! — буркнул Коновалов, и Гриша мгновенно все понял.
— Я постараюсь, Александр Иванович, вбить клин между ними, да еще и полковником Мартыновым, поскольку близко знаком с одним из чиновников из окружения Шебеко. А этот чиновник весьма падок на деньги…
Коновалов понял намек, достал из кармана сюртука чековую книжку и автоматическую ручку-американку, надписал чек, протянул его Грише.
— Десять тысяч рублей хватит на первых порах?
— Более чем достаточно, Александр Иванович! — спрятал чек тронутый щедростью патрона Гриша.
— Все ответили на приглашения к сегодняшнему обеду? — спросил Коновалов.
— Строительный подрядчик Кононов лежит в ревматизме, остальные сообщили, что будут непременно, — доложил Григорий.
— И ты приходи, — разрешил патрон. — Да понаблюдай, кто как будет реагировать на мои речи… Понял?
— Не премину-с! — угодливо склонился Григорий.
— Да, вот еще что! — спохватился Коновалов. — На всякий случай проследи, чтобы прислуга не вертелась у дверей, где мы будем разговаривать, а то вдруг кто-нибудь из них, не ровен час, служит и полковнику Мартынову…
— Прослежу-с!..
7. Петроград, начало декабря 1916 года
Старший фейерверкер[3] Василий Медведев, кавалер полного Георгиевского банта, то есть всех степеней Георгиевской медали для нижних чинов и унтер-офицеров, получил в ноябре легкое ранение на Северном фронте, где в составе Сибирского корпуса держала оборону его батарея. Геройством и умом Василий очаровал начальство полевого лазарета и получил отпуск в Петроград на неделю. Это было весьма кстати, поскольку запасы нелегальной литературы у него кончились, и ему не только надо было возобновить их, но и повидаться с товарищами, впитать в себя то, чем живет сейчас большевистская организация.
В Петрограде, в Новой деревне, у старого друга и соратника, рабочего Александрова, он получил явку на Сердобольской улице, в доме 35. Здесь жили супруги Павловы, в квартире которых регулярно собиралось на свои заседания Русское Бюро ЦК РСДРП, происходили совместные собрания этого руководящего партийного органа и Петербургского комитета большевиков. Александров предупредил Василия о необходимости строжайше соблюдать все правила конспирации, ибо охранка в последние недели просто зверствовала, проводя по наводкам провокаторов одну за другой «ликвидации» подпольных организаций и техник.[4]
