Николай Шпанов - Ученик чародея (Часть 1-6)
- К сожалению, - с усмешкой заметил Кручинин. - Первое, вероятно, случается чаще второго?
- Э, нет! - запротестовал Крауш. - Никто не смеет думать, будто легче задержать, чем упустить, передержать, чем выпустить! - По его тону нельзя было понять, говорится это с радостью или с неудовольствием. - Сказать правду, мы и сами как-то внутренне перестроились: в нас появилось что-то... что-то... - Он запнулся в поисках подходящего слова, и Кручинин договорил за него:
- Скажи прямо: "человеческое".
- А что же, прежде мы не были людьми?.. Сказал бы хоть "душевное" что ли?.. Хоть и это не точно: душа у нас была всегда.
- Э, брат! В терминах ли дело? Ведь из чиновников, блюстителей буквы, вы начинаете превращаться в живых людей, - Кручинин рассмеялся и поправился: - Ладно, ладно, изволь: в душевных людей. Но ты сильно обольщаешься, Ян, ежели воображаешь, будто теплое сердце бьется под сукном каждого прокурорского мундира. Душа и сердце - это атрибуты еще не очень распространенные в нашем аппарате.
- Не люблю я этой терминологии, - поморщился Крауш. - Вечно ты с этой "душой".
- Отличная принадлежность, если отбросить ее поповский смысл... Побольше бы ее в наших людях.
- Я сужу по... - начал было Крауш.
- Скажешь "по себе"? - перебил Кручинин. - Честь тебе и слава. Но со стороны оно видней: черствеем мы, сохнем под бумажным самумом. Много еще нужно сделать, чтобы поставить закон и его служителей на уровень жизни. Да, да, я не оговорился: закон на уровень жизни, а не жизнь на уровень закона!
- Ты уж скажешь!.. - с неудовольствием проговорил Крауш и закашлялся. Кручинину показалось, что этим кашлем прокурор хотел прикрыть то, что у него не было убедительного возражения.
От следователя Кручинин узнал, что термин "задержан" в отношении Залиня - не совсем точен: Мартын Залинь явился сам. Огромный сумрачный детина, с пудовыми кулачищами, с маленькими белесыми глазками, ушедшими под выпуклые надбровья, Залинь имел растерянный вид. Следователю, который принял его вместо Грачика, Залинь рассказал историю, показавшуюся необычной даже видавшему виды работнику прокуратуры. К тому же, на взгляд следователя, история эта не имела отношения к делу Круминьша. Она сводилась к следующему: когда Мартына освободили за недоказанностью участия в убийстве Круминьша, он вернулся на комбинат. Но оставаться там - значило постоянно слышать, что ему "удалось отвертеться", что "еще придет его час". Рабочая общественность комбината была настроена против Залиня, разговоры о его виновности не прекращались. А тут пришел новый вызов - к следователю. Мартын "сдрейфил" и решил скрыться. Но в Цесисе, где он устроился на работу по имевшемуся у него чужому документу, начались странности: к нему подошел незнакомый человек и пригласил его для разговора в буфет. Залинь решил, что попался, и хотел удрать, но дело было днем - невозможно было поднимать "шухер" на улице. В буфете, после двух стопок водки, незнакомец дал понять Мартыну, что знает за ним кое-что, неизвестное властям, и что Мартына разыскивает милиция. Единственное спасение Мартына - воспользоваться его, Альберта Винда, дружеской помощью. Эта помощь совершенно бескорыстна и продиктована исключительной симпатией к Залиню, к которому он, Винд, присматривается уже несколько времени. Водка, комплименты и знание новым приятелем обстоятельств преступления Мартына, скрытого от властей, - вот три довода, подействовавшие на Мартына так, что вечером он проснулся уже в доме Винда. Мартын не знал, что это за дом и где находится. Очевидно где-нибудь в Цесисе или поблизости от него. Он ни разу не покидал этого дома, так как, по словам Винда, уголовный розыск буквально висел уже у него на хвосте. Выйти - значило быть арестованным.
Через несколько дней, когда выяснилось, что у Мартына больше нет денег, а необходимо купить еды, он отдал Винду свои часы - подарок Луизы. Винд заявил, что часы испорчены надписью, нацарапанной на обратной стороне крышки часов, но все-таки взял их и сказал, что снесет на скупку.
Уходя по утрам, Винд запирал Мартына в доме. Конечно, сильному парню ничего не стоило выставить дверь или окно, но он боялся высунуть нос на улицу и сидел смирно. Однажды Винд сказал, что есть возможность переправить Мартына в другое место, на юг Латвии, где Залинь по его, Винда, рекомендации получит работу. Но следует быть осторожным: Мартын должен сменить костюм, известный уголовному розыску, и подождать еще несколько дней, пока окончательно зарастет бородой. Винд дал Мартыну свой пиджак и брюки. "Ты мне нравишься, - сказал он, - и я охотно отдаю тебе эту новую пару в обмен на твое старье. Будешь помнить Альберта Винда". Прошло еще несколько дней. Мартыну казалось, что Винд как-то особенно внимательно присматривается к нему. "Больно медленно растет у тебя борода", - с досадой говорил Винд. А когда борода показалась Винду, наконец, достаточной, он сказал, что ей и темным волосам Мартына нужно придать другой цвет: это сделает Залиня неузнаваемым. Винд принес из аптеки какую-то жидкость и заставил Мартына несколько раз вымыть ею голову, бороду и усы. И действительно, вскоре волосы Мартына стали такими же светлыми, как у самого Винда. "Ну вот, - сказал Винд, - теперь никто не признает в тебе Мартына Залиня. Скорее уж тебя примут за меня, а?" Он подвел Мартына к зеркалу и поставил рядом с собой. "Ну, как? - спросил он, - есть сходство"? И тут Мартын с удивлением увидел, что действительно похож на Винда. "Теперь все в порядке", - сказал Винд. В тот же вечер он вернулся домой с водкой и закуской и сказал, что можно справить отвальную. Он налил полный стакан водки. Но вкус ее показался Мартыну странным. К тому же ему чудилось что-то необычное в поведении Винда: тот странно похохатывал и все время успокаивал Мартына, хотя парень и не думал волноваться. "Пей, друг, пей и все сойдет как нельзя лучше", - повторял Винд.
Залинь не брался объяснить следователю, почему он так сделал, но когда Винд вышел из комнаты, он выплеснул остаток водки, - больше половины стакана, - а когда Винд вернулся, сказал, будто допил стакан. Скоро Мартын почувствовал, что ему не по себе: кружилась голова, и невозможно было совладать с желанием тут же, не раздеваясь, лечь в постель. Мартын не помнит, что было дальше, - наверно, он упал на койку и заснул...
Он проснулся от ощущения, будто кто-то поднимает ему голову с подушки. А голова была тяжелая, словно камень - как от угара. Мартын с трудом разлепил веки. Он клялся следователю, что видел тень Винда, метнувшегося прочь от его койки. Страх овладел Мартыном, и он уже не мог заснуть до утра. А когда рассвело, увидел, что Винд, как и он сам, спит одетый, хотя с вечера вовсе не высказывал такого непреодолимого желания уснуть, Из-под подушки Винда свисал конец веревки - тонкой, крепкой веревки, какой Мартын прежде не видел в его хозяйстве. И это тоже возбудило подозрение Залиня: зачем Винду ночью понадобилась веревка?
Утром, не глядя на Мартына, Винд проворчал: - Эк, мы вчера хватили... Прозевали поезд. Мартын вышел из комнаты, а когда вернулся, из-под подушки Винда уже не торчало никакой веревки. Винд попробовал уговорить Мартына выпить вместо чая по стакану водки, "чтобы опохмелиться", но Мартын отказался: он понял, что Винд что-то замышляет.
Перед уходом Винд исподтишка вглядывался в Мартына. "Уж завтра-то утром тебе нужно уехать", - сказал он и велел не высовывать носа из дома, чтобы не мозолить глаз милиции. На этот раз он не только замкнул дверь, но затворил даже ставни на окнах. Если бы не эти ставни, Мартын, может быть, и дождался бы прихода Винда. Он знал, что один на один Винд с ним ничего не сделает. Но затворенные ставни заставили Мартына насторожиться: он решил, что Винд вернется не один, и тогда неизвестно, что будет. Мартын принялся за поиски веревки, которую видел под подушкой Винда. Он нашел ее под матрацем: на ней была приготовлена мертвая петля вроде удавки. Тут Мартыну вспомнилось, как его голову приподнимали с подушки... Запертые ставни и петля решили дело. Мартына охватил панический страх. Он не мог понять, зачем Винду нужно его удушить, но не сомневался в том, что именно это замышлял Винд. Мартын бежал, забыв о драгоценных часах, тоже найденных под матрацем Винда, но зато захватил веревку, которую и представил следователю.
Следователь полагал, что ночные видения Залиня - не что иное, как следствие злоупотребления алкоголем, - мания преследования. Практика знает случаи, когда преступники готовы искать спасения от действительной или воображаемой опасности в стенах тюрьмы. За право укрыться в них Залинь и заплатил тем, что дал откровенные показания по своему делу, не известные властям, и выложил на стол "запасный" паспорт, по которому жил в Цесисе. Однако причастность к убийству Круминьша он по-прежнему упрямо отрицал.
Идя с намерением поскорее упаковать чемодан и успеть на Таллинский поезд, Кручинин размышлял над обстоятельством, привлекшим его внимание: узел на веревке, принесенной Залинем, был вывязан в точности так же, как оба узла, уже имеющихся в деле Круминьша.
