Николай Шпанов - Ученик чародея (Часть 1-6)
63. ОБЕД У МАТУШКИ АЛЬБИНЫ
Удивительно ли, что во главе стола восседал отец Петерис Шуман, раз праздник происходил у матушки Альбины. Весь С. хорошо знал отношение старушки к своему духовному отцу - ни один ее семейный праздник не обходился без Шумана. Никто не видел в этом ничего дурного: поколение Альбины - отпетые люди. "Что там разыгрывать комсомольцев, ежели не сегодня-завтра придется стучаться в ворота святого Петра!" Попробуйте убедить их в том, что протекция священника им мало поможет. Правда, на этот раз матушка Альбина могла бы обойтись и без священника: как-никак ее внучатная племянница Ирма - не последний человек в комсомоле, а не день ли рождения Ирмы является поводом для нынешнего праздника? Но, как сказано, трудно ломать стариков. Молодежь сделала им уступку и попросту не обращала внимания на тот конец стола, где вокруг Шумана группировались старики. Ирма тоже считала, что можно сделать уступку двоюродной бабушке. В сущности, ведь старушка была ее единственным родным человеком. Да и вообще, нужно заметить, характер Ирмы заметно изменился со времени смерти Круминьша. Пока среди рабочих держалась версия о самоубийстве Эджина, Ирме пришлось немало передумать. Совесть не давала ей покоя, словно ее насмешки над бывшим "перемещенным" имели значение в случившемся. Ведь она одна знала, что эти насмешки были только, может быть и вовсе неправильным, она согласна, но неудержимым выражением ее ревности. Она же ведь никому не говорила, как ее бесят нежные взгляды, которые Луиза бросала на Эджина. Не признаваться же было Ирме в своих чувствах! Чтобы Луиза все разболтала? Нет, Ирма была слишком самолюбива! Ироническое отношение к окружающим было ее защитным рефлексом. Психологи знают этот вид застенчивости, приводящий человека к тому, что окружающие начинают считать его гордецом.
Нынешний праздник по случаю дня рождения Ирмы, устроенный матушкой Альбиной, был, пожалуй, первым, когда девушка согласилась собрать в домике бабушки своих друзей. Их было немного, и первой среди них должна была быть Луиза. Та самая Луиза, чье вмешательство спасло Круминьша от руки обезумевшего Залиня и отдалило на несколько дней смерть Эджина. И именно сегодня, в этот "день Ирмы", Луиза почему-то изменила старой дружбе - ее не было среди гостей.
Словно по уговору, никто из молодежи не упоминал имени Силса. После его бегства из С. он как бы перестал существовать для молодежи. Только если кто-нибудь попрекал комсомольцев в недостатке чуткости и влияния на бывшего "перемещенного", возникал горячий опор вокруг фигуры Силса и вокруг всего вопроса о возможности перевоспитания таких, как он. Наиболее суровыми ортодоксами выступали молодые. Их непримиримость противостояла жизненному опыту стариков, подчас получавшему у комсомольцев не в меру суровое наименование гнилого примиренчества. Когда со "стариковского" конца стола раз, другой до молодежи донеслось имя Силса, Ирма первая демонстративно поднялась и ушла в свою комнату: она ничего не хотела слышать об этом дважды изменнике. За Ирмой последовала вся молодежь. Тогда старшие принялись свободно обсуждать исчезновение Силса.
С новой силой вспыхнул спор о судьбе Круминьша. Взоры стариков обратились к отцу Шуману. Разве он не был несколько раз у следователя? И без того красное, налитое кровью лицо священника запылало огнем. Была ли тому виной вишневка или охватившая Шумана неловкость, сказать трудно.
- Официальные власти, - важно проговорил он и поднял палец так, словно хотел предостеречь слушателей от возражений, - официально высказали официальную версию данного происшествия. Мне как лицу тоже официальному нельзя высказать точку зрения, несогласную с официальной.
Этого было достаточно, чтобы присутствующие поняли: у отца Петериса есть свой взгляд на вещи. Но, возбудив общее любопытство, он сделал вид, будто увлечен пирогом Альбины. Это дало возможность самой Альбине завладеть вниманием. Страсть посплетничать взяла верх над данным следователю обещанием молчать. Она не скрывала, что с молодых лет славилась любовью собирать слухи и распространять их. Ее голос, похожий на карканье старой вороны, покрыл все голоса:
- Если бы не я - ни за что бы следователю не докопаться до правды!.. Несколько мгновений она молча наслаждалась удивлением гостей. - Будь он сто раз следователь, ему бы не усомниться в том, что Круминын был действительно арестован, ежели есть фотография, где это показано. - При этих словах Шуман отставил в сторону рюмку вишневой, и приготовленный для закуски большой кусок лососины застыл на вилке по пути к широко открытому рту. А Альбина, подавшись вперед, чтобы все могли ее слышать, продолжала: - Да, да, настоящая фотография: шагает Круминьш, царство ему небесное, и по сторонам двое - милицейский и в цивильном. Ты бы усомнился? - обратилась она к сидевшему напротив нее племяннику - фотографу из артели "Художественное фото". - Хоть ты и столичная штучка и у вас в Риге умник на умнике сидит, а ты мне скажи: фотография - это документ?
- Документ, тетушка Альбина, - согласился фотограф, - но...
- Не перебивай, когда старшие говорят! - Альбина махнула на него рукой. - Ответил и ладно. - Она оглядела слушателей и остановила взгляд на Шумане. - Что вы думаете, отец Петерис?
Шуман не отвечал, глядя перед собою помутневшими глазами.
- И следователь тоже так думал: документ - не дождавшись ответа, продолжала Альбина. - Он мне так и сказал, - не стесняясь, выдумывала она: - "Ежели бы, говорит, я нашел бы этих людей, то их бы повесили, потому что арест советского человека с неизвестными нам тайными целями - это государственная измена". Так и сказал: "Не правда ли, тетушка Альбина: измена?" Ну, что ж, - тут она подбоченилась и важно протянула: - Так и записали: из-ме-на!..
- Позвольте, - попытался вставить слово племянник-фотограф, - ведь на этой фотографии...
- Разве я уже все сказала? - строго уставилась на него Альбина. - Что значит твое "позвольте", где тебя учили манерам?
- Позвольте... - в волнении поднявшись с места, настаивал фотограф.
- Когда я закончу, ты и скажешь, что думаешь. Разумеется, когда речь идет о фотографии, - тебе и карты в руки.
- Конечно, тогда и послушаем, - сказал кто-то. - И отец Петерис скажет свое мнение.
Шуман сидел, выпрямившись, как большой черный истукан. Лицо его стало сине-багровым, и казалось, на тугой крахмал воротничка вот-вот прольются розовые складки надувшейся шеи. Но он все молчал, только громче делалось его сопение и взгляд его медленно переходил с одного гостя на другого. Охотнее всего Шуман встал бы из-за стола и ушел подальше от глупых и неделикатных вопросов. Но он не вставал и не уходил. Он боялся этих людей. Очень часто тот, кто виноват, видит возможность подозрений там, где о них никто и не думает. Таково свойство нечистой совести. Много людей с чистой и нечистой совестью прошло перед отцом Петерисом в исповедальне, и он лучше многих знал это свойство человеческой души. Разговоры прихожан выбили у него из головы все, кроме этой проклятой господом богом фотографии, которую Шуман своими руками подсунул следователю. Теперь Шуман боялся прервать старую болтунью Альбину, как непременно сделал бы, ежели бы его совесть была чиста. Пожалуй, даже ему следовало послушать, что еще знает Альбина.
- И вот, дорогие вы мои, - оживленно продолжала та, - гляжу я на фотографию и думаю: да ведь я же видела эту компанию! Они-то меня, конечно, не могли видеть, потому что я была за деревьями, а я их видела. Вот как вас всех сейчас вижу... И вот гляжу я на эту фотографию...
- Матушка Альбина, - заметил кто-то из гостей, - не тяните вы из нас жилы: говорите, что вы видели!
Но Альбина сделала хорошо рассчитанную паузу и таинственно прошипела:
- Гляжу я, думаю: а ведь лица-то у этих вот, что увели Круминьша, - не те.
- То есть, как это не те? - не выдержал Шуман.
- Именно не те.
- Не может быть! - хрипло проговорил Шуман, напрасно пытаясь отодвинуть тяжелое кресло от, стола, чтобы освободить свой живот и встать.
- Как перед богом, - оживилась Альбина, - личности не те. - При этих словах краска начала отливать от багровых щек священника. А старушка с увлечением продолжала: - А когда мне показали утопленника, того, что выловили в камышах у острова, он оказался в другом платье. Я так и сказала следователю: "Выловили в милицейском, а я его видела в цивильном... Как бог свят".
Шуман прекратил свои попытки отодвинуть кресло и погрузился в него глубже, чем прежде. Его руки были вытянуты вдоль стола. В одном кулаке был зажат нож, в другом вилка. Они торчали вверх, словно воткнутые в стол железные ручки, за которые отец Петерис ухватился, чтобы не уйти в кресло с головой.
Наконец Альбина умолкла, и ничто не мешало фотографу из Риги высказаться:
- Позвольте, позвольте! - крикнул он. - Я хочу спросить: на этой фотографии был изображен храм? Здешний ваш костел?
