Эдвард Гиббон - Закат и падение Римской Империи. Том 1

I. Так как потомки франков составляют одну из самых ве­ликих и самых образованных наций Европы, то ученость и остроумие употребили все свои силы на то, чтобы доискаться происхождения их безграмотных предков. Вслед за рассказа­ми, основанными на легковерии, появились целые системы, основанные на вымыслах фантазии. Не была оставлена без тщательного разбора ни одна строка, которая могла бы по­мочь выяснению этого вопроса, и не была оставлена без тща­тельного обзора ни одна местность, на которой можно было надеяться найти хоть какие-нибудь слабые признаки проис­хождения франков. То Паннония, то Галлия, то Северная Германия считались колыбелью этой знаменитой коло­нии воинов. В конце концов самые рассудительные критики отвергли все воображаемые переселения идеальных завоева­телей и сошлись между собою на таком мнении, которое бла­годаря своей простоте кажется нам самым близким к истине. Они полагают, что около 240 года старинные обита­тели Нижнего Рейна и Везера составили новую конфедера­цию под именем франков. В теперешнем Вестфальском ок­руге, в ландграфстве Гессенском и герцогствах Брауншвейг­ском и Люнебургском в древности жили хавки, которые из-за своих неприступных болот издевались над римским могу­ществом, херуски, которые гордились славой Арминия, катты, сила которых заключалась в их непоколебимой и не­устрашимой пехоте, и некоторые другие менее сильные и ме­нее известные племена. Любовь к свободе была господству­ющей страстью этих германцев; наслаждение ею было луч­шим их сокровищем, а слово, выражавшее это наслаждение, было самое приятное для их слуха. Они приняли, сохранили и оправдали почетный эпитет франков, или вольных людей, который вмещал в себе, но не уничтожал особые названия различных государств, входивших в состав конфедерации. Первые законы союза были утверждены молчаливым согла­сием и внушены общей пользой, а привычка и опыт мало-по­малу придали им прочность. Франкскую лигу можно в неко­тором отношении сравнить с Гельветическим союзом, в ко­тором    кантон сохраняет самостоятельность своего полновластия и обсуждает вместе со своими сочленами об­щие интересы, не признавая над собою власти какого-либо верховного главы или какого-либо представительного собра­ния. Но принципы этих двух конфедераций совершенно различны. Двухсотлетний мир был наградой Швейцарии за ее благоразумную и честную политику. А на характер фран­ков наложили пятно их непостоянство, их склонность к хищ­ничеству и их неуважение к самым торжественным тракта­там.

Римляне давно уже познакомились на опыте с дерзкой храбростью народов Нижней Германии. Соединенные силы этих народов стали грозить Галлии еще более грозным наше­ствием, и Галлиен, наследник престола и сотоварищ импера­тора, нашел необходимым свое личное присутствие на месте военных действий. В то время как этот государь вместе со своим малолетним сыном Солонием тщеславно выказывал в Трире свое величие, его армии с успехом сражались под предводительством талантливого генерала Постума, кото­рый хотя впоследствии и изменил семейству Валериана, но всегда был предан интересам монархии. Льстивые выраже­ния панегириков и надписей на медалях гласят о длинном ряде побед. Трофеи и почетные титулы свидетельствуют (ес­ли только подобные свидетельства могут что-либо доказать) о славе Постума, который неоднократно называется победи­телем германцев и спасителем Галлии.

Но один только факт, и притом единственный, о котором мы имеем достоверные сведения, почти совершенно уничто­жает эти памятники тщеславия и лести. Хотя Рейн и велича­ли названием «стража провинций», он был недостаточной преградой для отважной предприимчивости, воодушевляв­шей франков. Их быстрые опустошительные набеги распро­странялись от берегов этой реки до подножия Пиренеев; да­же эти горы не могли остановить их. Испания, никогда не бо­явшаяся германских нашествий, была неспособна оказать им сопротивление. В течение двенадцати лет, то есть в продол­жение почти всего царствования Галлиена, эта богатая стра­на была театром разорительных войн, в которых она имела дело с военными силами, далеко превосходившими ее собственные. Цветущая столица одной мирной провинции Тарра­гона была разграблена и почти совершенно разрушена, и даже во времена Орозия, который писал в V веке, бедные хи­жины, разбросанные между развалинами великолепных го­родов, еще напоминали о ярости варваров. Когда страна до того истощилась, что уже не представляла никакой приман­ки для грабителей, франки захватили несколько судов, сто­явших в испанских портах, и переправились на них в Мав­ританию. Эта отдаленная провинция была поражена при ви­де свирепых варваров, будто свалившихся на нее из заоблач­ного мира, так как жителям африканского побережья были одинаково новы и имена, и нравы, и внешний вид новых пришельцев.

II.  В той части Верхней Саксонии по ту сторону Эльбы, ко­торая носит теперь название маркграфства Лузасского, су­ществовала в древние времена священная роща, наводившая на всех благоговейный ужас, потому что служила средоточением религиозных суеверий свевов. Входить туда дозволя­лось не иначе как со связанными руками и с раболепными коленопреклонениями в знак сознания, что верующий находится в непосредственном присутствии верховного божест­ва. Зонненвальд, или лес семнонов, был обязан своею святостью столько же патриотизму, сколько и благочестию. По общему убеждению, нация впервые получила свое суще­ствование на этом священном месте. Многочисленные пле­мена, гордившиеся тем, что они были одной крови со свевами, по временам присылали туда своих послов, а воспомина­ние об их общем происхождении поддерживалось варварски­ми обрядами и человеческими жертвоприношениями. Общее название свевов распространялось на всех жителей внутрен­них областей Германии - от берегов Одера до берегов Дуная. Они отличались от других германцев особенной манерой за­чесывать назад свои длинные волосы и связывать их на ма­ковке в толстый узел; они полагали, что благодаря этому ук­рашению их ряды будут казаться неприятелю более высоки­ми и более страшными. Несмотря на то что германцы очень дорожили своей военной славой, они единогласно признавали превосходство свевов, а племена узипетов и тенктеров, выступившие с огромной армией навстречу диктато­ру Цезарю, объявили ему, что они не считают для себя уни­зительным бегство перед таким народом, с которым не были бы в состоянии бороться сами бессмертные боги. В царствование императора Каракаллы громадная масса свевов, в своих поисках пищи, добычи или славы, появилась на берегах Майна и неподалеку от римских провинций. Эта армия, состоявшая из собранных на скорую руку добро­вольцев, мало-помалу сплотилась в великую нацию, а так как она состояла из множества различных племен, то она приняла название алеманнов (All-men - всех людей), указы­вая этим и на разнообразие своих составных частей, и на об­щую им всем храбрость. С этой последней римляне скоро познакомились, так как им пришлось отражать беспрестан­ные вторжения этого народа. Алеманны сражались преиму­щественно на конях; но их кавалерии придавала еще более грозную силу примесь легкой пехоты, состоявшей из самых храбрых и самых неутомимых юношей, которые путем час­тых упражнений приучились не отставать от всадников в са­мых длинных переходах, в самых быстрых атаках и в самых поспешных отступлениях.

Этот воинственный германский народ был удивлен громад­ными приготовлениями Александра Севера и боялся его пре­емника, который был такой же, как они, храбрый и свире­пый варвар. Но он все-таки не переставал бродить вдоль гра­ниц империи, усиливая общий беспорядок, наступивший по­сле смерти Деция. Он нанес несколько тяжелых ран богатым галльским провинциям и прежде всех приподнял покров, скрывавший от глаз всего мира слабость италийского вели­чия. Многочисленный отряд алеманнов проник через Дунай и Рецийские Альпы на равнины Ломбардии, дошел до Ра­венны и развернул победоносное знамя варваров почти в виду Рима. Оскорбление и опасность снова воспламенили в душе сенаторов некоторые искры старых добродетелей. Оба императора были заняты дальними войнами - Валериан на востоке, а Галлиен на Рейне; поэтому римляне могли рассчитывать только на самих себя. В этих затруднительных об­стоятельствах сенаторы взяли на себя оборону республики, выстроили в боевом порядке преторианскую гвардию, остав­ленную в столице в качестве гарнизона, и пополнили ее ря­ды набором рекрутов из самых сильных и самых усердных плебеев. Алеманны, удивленные внезапным появлением ар­мии более многочисленной, нежели их собственная, отсту­пили в Германию, унося с собой награбленную добычу, а утратившие воинственный дух римляне сочли их отступление за победу.

Когда Галлиен получил известие, что его столица изба­вилась от варваров, его не порадовало, а напугало мужест­во сенаторов; он опасался, чтобы это мужество когда-ни­будь не внушило им желания избавить столицу от внут­ренней тирании, точно так, как оно избавило ее от ино­странного нашествия. Его трусливая неблагодарность явно выразилась в эдикте, запрещавшем сенаторам занимать какие-либо военные должности и даже приближаться к ла­герным стоянкам легионов. Но его опасения были неосно­вательны. Богатые и привыкшие к роскоши римские ари­стократы снова предались своим низким наклонностям и отнеслись к этому оскорбительному изъятию из военной службы как к милости; пока они могли спокойно наслаж­даться своими банями, театрами и виллами, они охотно предоставляли грубым крестьянам и солдатам опасные за­боты о целостности империи.