Юлий Анненков - Флаг миноносца
- Хорошие привез папиросы. Настоящий "Казбек". Тут нам Военторг забросил ереванские. Тоже "Казбек", да не то. Все должно быть настоящим, Владимир Яковлевич. Не люблю эрзацев.
- Как тебе сказать, Сергей Петрович. Иногда ненастоящее становится настоящим. Вот в третьем дивизионе - Сорокин мне говорил - разведка была слабенькая, а теперь как будто ничего. Земсков с ними целые дни лазит по горам. Даже в расположение противника пробирались. Думаю, будет толк.
Арсеньев поморщился при упоминании имени Земскова, нащупал в темноте коробку, щелкнул зажигалкой:
- Пожалуй, вернем Земскова в полковую разведку. Сколько же можно передавать опыт в дивизионе? Здесь он больше нужен.
Яновский сдержал улыбку, хотя в темноте она все равно не была видна:
- Смотри, Сергей Петрович, тебе яснее. Я ведь все-таки оторвался от части. Ну, а насчет Ермольченко генерал очень высокого мнения. Он, безусловно, справится с работой первого помощника начальника штаба.
На этом и порешили.
4. БАНЯ
Утром приехал в полк долгожданный гость - неуклюжий черный фургон с прицепом. Два дня пробивался он через Кабардинский перевал и привез - не снаряды и не оружие, даже не пищу и не одежду. В фургоне находилось то, что было сейчас не менее нужным, чем хлеб и снаряды. По всем подразделениям раздались зычные выкрики вахтенных: "Батарея! Приготовиться к бане!"
На берегу Абина в больших котлах клокотал кипяток. Его черпали ведрами и котелками, отворачивая лицо от горячего пара. Пар валил и от разгоряченных голых тел. Снег таял под черными пятками. Холод и жар смешивались в этом необычайном купанье, сдирая с кожи ненавистную шапсугскую грязь. Пламя из-под котлов норовило лизнуть босые ноги. Потоки горячей воды из высоко поднятых ведер обрушивались на головы и спины. Матросы терли друг друга рогожными мочалками чуть что не до крови. Среди общего крика и шипения пара раздавались оглушительные шлепки по голому телу.
- Давай, давай кипяточку!
- Тащи сюда воды!
- А ну, хлопцы, поддай пару!
Кто-то из озорства окатил Бодрова ледяной водой прямо из Абина. У здоровяка на миг захватило дыхание. Он побагровел от ног до затылка, но тут же, набрав воздуха в свои громадные легкие, гаркнул:
- Давай еще!
На этот раз его окатили чуть ли не кипятком. Бодров схватил в охапку обидчика и понес его на руках к Абину, намереваясь выкупать там по-настоящему. Только вмешательство доктора предотвратило эту ужасную месть.
Доктор в своей мешковатой шинели и треухе ходил вокруг костров, ужасаясь и восхищаясь. Впервые в жизни он видел такое купанье. Он не сомневался, что кого-нибудь придется спасать, и поэтому захватил с собой все необходимое для оказания неотложной помощи. Но очень скоро доктор убедился, что бойцы чувствуют себя отлично и в его присутствии нет совершенно никакой необходимости.
- Уверяю вас, не будет не только пневмонии, но ни единого насморка, сказал доктору инженер-капитан Ропак.
Врач согласился. Осторожно лавируя среди голых тел, он отправился восвояси. За ним семенила новая медсестра с санитарной сумкой через плечо. Вначале она прикрывала глаза ладонью, потом поняла, что никто не обращает на нее ни малейшего внимания, и даже возмутилась:
- Вот ненормальные! Совсем ошалели от радости!
У костров возились "банщики". В засаленных телогрейках, с закопченными липами, они напоминали чертей в аду, а веселые "грешники", окатив себя в последний раз водой, бежали к фургону, где уже выстроилась голая очередь за чистым бельем и продезинфицированным обмундированием. "Черти" в свою очередь превращались в грешников. Тут же они скидывали одежду и, поеживаясь, приступали к мытью. Но после первого же ведра горячей воды от них тоже начинал валить пар, и снова раздавались радостные крики:
- Давай, давай! Тащи воду! Три посильнее!
А мартовское солнце светило в глаза, заливая всю эту кутерьму теплыми весенними лучами. До самого вечера батарея за батареей сменяли друг друга на берегу Абина. Тем временем в блиндажах, землянках и хатах тоже шла генеральная мойка. Под руководством сердитой пожилой женщины - хозяйки черного фургона - выволакивали накопившийся за зиму хлам. Что не нужно, тут же швыряли в костры, а нужное тащили в дезинфекционную камеру. Запахи креозота, керосина, формалина гнали из щелей всякую нечисть. Мелькали веники и самодельные швабры. Даже очередной артобстрел не прекратил этой прозаической работы, которую все выполняли с великим старанием.
В домике полковой разведки приборка была закончена. Валерка Косотруб критически оглядел выскобленные полы:
- Порядок церковный! Теперь жить можно. Только жить тут не придется...
Иргаш возмутился:
- Как это не придется? Для чего ж этот аврал?
Валерка надвинул ему шапку на брови и поучающе произнес:
- А еще разведчик! Неужели не знаешь? Раз устроились надолго, значит, сегодня идти дальше. Как говорит Горич? Клинически испытано!
Он посмотрел в окно, соскочил со стола, на котором сидел:
- Встать! Смирно!
Дверь отворилась, и вошел Земсков.
- Товарищ гвардии капитан, в отделении полковой разведки произведена большая приборка. Личный состав отдыхает. Больных нет. Пьяных тоже. Докладывает командир отделения Косотруб.
- А вы почему докладываете, как прямому начальнику? - спросил Земсков.
- Вы для меня, товарищ капитан, всегда самый прямой начальник, хоть бы вас коком назначили на камбуз!
Этот неунывающий Валерка, видно, так и не отучится от своих штучек. Только недавно чуть не угодил в трибунал. Хорошо, что капитан 3 ранга не дал хода этому делу.
Земсков строго посмотрел на неизменного своего товарища в самых дерзких и опасных операциях, потом неожиданно улыбнулся и сел на свежий деревянный чурбак:
- Ладно. Пусть будет по-вашему. Начальник так начальник. Всему отделению приготовиться к выходу на передовую. Боекомплект - полный, продуктов - на сутки. Выход в ноль часов тридцать минут. Все ясно?
Косотруб кинулся к Земскову и, против всяких уставных правил, сжал его в объятиях, но тут же опомнился, вытянулся по стойке "смирно" и вскинул ладонь к бескозырке:
- Все ясно, товарищ капитан. Выход в ноль тридцать. Теперь все ясно в натуре! - Он подмигнул своим и добавил вполголоса: - А что я вам говорил?!
5. ГОРЫ - ПОЗАДИ
Земсков сдавал Сорокину штабные пачки третьего дивизиона. На все это дело у него было не более часа.
- Чего ты торопишься? - всклокоченный, в расстегнутом кителе Сорокин волновался: - Это ж документы, бумаги!
- И я говорю - бумаги. Чего с ними возиться? Вот - входящие, вот исходящие. Совсекретную папку ты уже взял. Поверь, Сорокин, за то время, что я сидел на твоем месте, здесь прибавилось мало бумаг, - он вытащил из ящика сразу несколько папок и бросил их на колени Сорокину.
Сорокин положил папки на полку и стряхнул пыль со своих брюк:
- Нет, Андрей, так дело не пойдет. Вернешься из разведки, тогда сдашь без спешки.
- Ну, и чудак ты, брат! А если меня убьют, как будешь принимать дела? С помощью спиритизма? Я, когда лежал в госпитале, там трое выздоравливающих устроили спиритический сеанс, заперлись в умывальной на ключ, а ключ вынули, и один из них вещает замогильным голосам в полной темноте...
- Не морочь мне голову! - рассердился Сорокин. - Сдавай дела, как положено, или уходи.
- Нет, ты послушай, это интересно. Вот он провозглашает: "Дух Пушкина, явись!" И вдруг дверь отворяется и в потемках слышится шарканье туфель и чей-то голос, хриплый такой: "Вы что здесь делаете?" Там были танкист и двое пехотинцев - все геройские ребята, но тут от страха или от удивления притихли и молчат. Дверь-то заперта была!
- И что же это было? - вяло спросил Сорокин, перелистывая папку боевых распоряжений.
- Тетя Саша, уборщица. У нее был свой ключ. Ладно, Сорокин, отложим это скучное дело, а если меня убьют, придется тебе заняться спиритизмом... - Он запер железный ящик и протянул ключ. - Держи!
- Нет, нет! - замахал руками Сорокин. - Я не имею права взять у тебя ключ, пока не сданы дела.
- Тогда принимай дела. И быстро!
Они уже кончали эту процедуру, когда в штаб дивизиона вошел Сомин.
- Ты как сюда попал? - удивился Земсков.
- К вам по личному делу, товарищ капитан.
"Ага, - подумал Земсков, - сейчас выяснится, почему он меня так встретил, когда я приехал из госпиталя". Он подписал акт передачи дел и вручил, наконец, ключ и дивизионную печать Сорокину.
- Пошли, Володя, дорогой поговорим.
До штаба полка было не менее двух километров. Первое время Сомин молчал. Потом он взял Земскова за рукав:
- Я хотел тебе сказать, хотел сказать...
Земсков засмеялся:
- Ну, говори, если хотел.
Сомин остановился, набрал воздуха и выпалил:
- Ты мой самый близкий и самый лучший друг, а я сволочь. Вот и все.
Такого признания Земсков не ожидал. Он силой усадил Сомина на первый попавшийся пень, сел рядом на другой пенек, чуть пониже, и посмотрел на часы:
