Юлий Анненков - Флаг миноносца
- Выкладывай по порядку.
Сомин очень волновался. Он расстегнул воротник гимнастерки, вынул кисет и снова его спрятал, подобрал какую-то щепку и начал чертить ею по земле. Наконец он собрался с духом:
- Тебе плохо, Андрей. Тебя незаслуженно обидели, сняли с разведки, а я вместо того, чтобы... Ну, словом, когда я тебя встретил, я еще не знал о твоих неприятностях, но все равно нельзя было из-за девушки...
- Из-за девушки?! - Земсков вскочил со своего пня. - Ты в своем уме?
Сомин грустно посмотрел на него:
- Наверно, не в своем. Я ведь тебя знаю, Андрей. Ты - человек цельный Ты ее любишь, да?
- Думаю, да, - серьезно ответил Земсков. - А вот она меня - навряд ли. Да и умеет ли она вообще любить?
- Это ты зря, Андрей. Я не видел ее давно, но не могла она так измениться. Она не станет размениваться на мелкие чувства. Ты мне скажи прямо: что у тебя с ней было?
Земсков снова посмотрел на часы.
- Странный ты парень, Володя. Разве об этом говорят, когда любят всерьез? Не думал я, что ты тоже... Да так, что не видишь самых явных вещей. Я с ней по существу ничем не связан. Вот была бы она здесь, мы бы ее спросили прямо.
- Но ее нет. Это все равно. И хватит об этом говорить. Ты мне можешь верить, Андрей?
- Вот что, Володя, - сказал Земсков, опять посмотрев на часы, - я не люблю разговоров о дружбе. Это - не солдатское дело. Я к тебе отношусь, как всегда, и ты ко мне тоже. Женщины здесь ни при чем. На этом закончим.
- Закончим, - кивнул Сомин. - Теперь о главном. Тебе надо вернуться в полковую разведку. Это нужно для полка. Ты обязан поговорить с Яновским. Или я сам к нему пойду.
- Не о чем говорить, Володя. Я при тебе сдал дела в дивизионе. Сегодня выхожу на задание, а сейчас надо бежать к капитану третьего ранга. Опоздаю.
Они быстро пошли по направлению к штабу. Сомину стало легко и хорошо:
- Значит, все в порядке, Андрей? Яновский тут. Этого пьяницу Дьякова прогнали. Ты - на своем месте. Скоро мы начнем наступать - все хорошо!
- Почти все, Володя. Самое главное - не терять свою верность. Это я понял в день возвращения в полк. А, честно говоря, было мне паршиво. Куда ни кинь - всюду клин.
У входа в штабной блиндаж Сомин вынул из кобуры пистолет:
- Вот твой парабеллум. Не пришлось мне из него стрелять, но знаешь, с ним я всегда чувствовал, будто ты рядом.
Земсков взял в руку тяжелый пистолет с длинной ручкой, поставленной слегка наискосок:
- Хороший парабел. Точный бой. Ты его оставь себе, Володя. Насовсем. Я взял в дивизионе "ТТ". Уже пристрелял.
Ночью Земсков ушел со своими разведчиками на передний край, а Сомин долго ворочался в землянке. Оба они думали друг о друге и о девушке, только не об одной, а о двух разных.
Утром началась артиллерийская подготовка, и уже некогда было думать ни о девушках, ни о чем другом, не имеющем прямого отношения к войне.
С наблюдательного пункта Земсков видел, как пошла в наступление дивизия пограничников. Залпы морского полка прокладывали ей путь. Линию немецкой обороны накануне прорвали на соседнем участке - у станицы Эриванской. Противник отходил по всему фронту. Кое-где оставались заслоны. Их глушили артиллерийским огнем, сметали атаками пехотных батальонов.
Дивизион Николаева шел вслед за наступающей пехотой. Вместе с дивизионом двигалась зенитно-противотанковая батарея Сомина. Машины вышли из узкой щели Шапарко и с ходу развернулись на равнине от широкой проселочной дороги, истерзанной сотнями колес, до берега реки Абин. Полковая разведка уже была здесь.
Земсков и Николаев сели на край разрушенного немецкого блиндажа. Мимо проходили подразделения пехоты. От одной из рот отделился курчавый капитан с автоматом на груди. Он подбежал к Земскову:
- Здорово, Андрей! Наступаем!
- Литинский! Ты как в воду глядел. Встретились же!
- И довольно скоро!
Грохот рвущихся авиабомб прервал их встречу. Литинский стиснул руку Земскова:
- Еще встретимся! Пока! - Он побежал к своим солдатам. Взметнувшаяся земля и дым заслонили его. Тонкобрюхие "юнкерсы" шли в пике. По ним открыли огонь четыре орудия младшего лейтенанта Сомина.
Когда воздушная атака была отбита, пехота двинулась вперед. Через ее голову Николаев дал залп по отступающему врагу.
Земсков со своими разведчиками шел пешком вместе с пехотой. У края широкой воронки, среди затоптанной прошлогодней травы, он увидел знакомую курчавую голову. Осколок попал Литинскому прямо в лицо. Земсков опустился на колени около убитого и поцеловал его в лоб, еще хранивший живое тепло. Потом он встал и огляделся вокруг. Санитары подбирали раненых. Новые пехотные роты спешили вслед за теми, что уже продвинулись вперед. По дороге, подымая каскады грязевых брызг, шел первый морской дивизион. На головной машине развевался Флаг миноносца. В кабине рядом с водителем сидел Яновский. Он увидел Земскова и махнул ему рукой.
Вслед за боевыми установками и машинами с боезапасом двигалась зенитно-противотанковая батарея. Сомин стоял на крыле, держась одной рукой за дверку кабины, подавшись всем корпусом вперед.
Грузовики с пехотой и тягачи, полевые орудия, полковые минометы, фургоны, радиостанции, снова грузовики с пехотой - все это двигалось по дороге в несколько рядов - сплошная человеческая река. Рядом бежала другая река - мутный, всклокоченный Абин. Обе реки катились прямо на север - к станице Абинской. Горы остались позади. Они подымались величественной синей грядой за спиной наступающей армии, а впереди лежал свободный простор равнины. Ворота в кубанские степи были открыты.
Г Л А В А XI
"ГОЛУБАЯ ЛИНИЯ"
1. КУБАНСКАЯ СТОЛИЦА
Кубанская столица - Краснодар - переживала первые месяцы после освобождения. Город, еще заваленный щебнем, изрытый воронками, медленно приходил в себя от пережитых потрясений. Многие большие дома на главной улице - Красной - были взорваны при отступлении гитлеровских войск. Тавровые балки, причудливо изогнутые и исковерканные, торчали из провалов стен. Обвалившиеся перекрытия и простенки лежали внутри разрушенных зданий, уже поросшие травой, которая как будто стремилась скрыть от глаз эти безобразные груды. Трава рвалась отовсюду. Она пользовалась любым промежутком между штукатуркой и ржавым железом, чтобы выскочить наружу. Бледно-зеленые стебельки вставали щеточкой над булыжником и между тротуарными плитами. Бурьян вымахнулся по верхам стен, лишенных кровли, и над искореженными крышами, лежащими прямо на земле.
Может быть, именно благодаря обилию зелени и цветов мрачная и жестокая картина раздавленного, окровавленного города казалась не такой страшной. За зеленью бульваров не видны были обшарпанные фасады и черные дыры окон. Белая акация, которая так украшает южные русские города, цвела и здесь. По вечерам ее сильный медвяный аромат брал верх над запахом бензина и горелого машинного масла, характерным для любого населенного пункта, лежащего на пути к фронту.
Еще не пришло время, когда дома обрастут дощатыми помостами и розовый свежий кирпич ляжет на изломы почерневшего старого кирпича, опаленного войной. Однако уже сейчас город пытался наладить нормальную жизнь. С утра гудела рыночная площадь. Полотняные полосы, прибитые четырьмя гвоздями у дверей домов, сообщали наскоро написанными неуклюжими буквами о том, что здесь находится булочная или столовая, юридическая консультация или аптека. По расчищенным рельсам улицы Красной прошел первый трамвай. За ним бежали мальчишки, а сердитый кондуктор совсем по-мирному грозил им пальцем с задней площадки.
С утра до вечера люди переполняли главные улицы, магазины, скверы, недавно открывшиеся советские учреждения, где подчас не хватало не только столов, но и сотрудников. У каждого из жителей города обнаружилось множество неотложных дел. Люди вышли из состояния скованности, освободились от страха, вырвались на свежий воздух, как та зеленая трава, что пробилась среди развалин. Женщины, молодые и пожилые, мужчины постарше и подростки обоего пола торопились наверстать время, вырезанное из жизни многомесячным оцепенением фашистской оккупации, рамками комендантского часа, распоряжениями властей, всегда заканчивавшимися одной и той же угрозой: "Расстрел". Клочки этих белых листков, которыми были заклеены все углы и афишные тумбы, еще оставались кое-где, как пятна смертельной болезни на теле выздоравливающего.
Молодые мужчины в гражданской одежде почти не встречались на улицах Краснодара. Война уже давно надела на них гимнастерки и кирзовые сапоги и забросила с берегов Кубани в другие города, к другим рекам. Зато в Краснодаре можно было увидеть тысячи мужчин в гимнастерках и кителях уроженцев Сибири и Ленинграда, Баку и Алма-Аты, Кавказа, Алтая и других мест нашей большой земли. Попадались и женщины в военной форме - главным образом врачи и сестры из многочисленных госпиталей. Их узнавали по маленькой золотой чаще на погонах, из которой аллегорическая змея пила напиток мудрости.
