Владимир Прибытков - Тверской гость
- Какие порты, кроме Чаула, еще есть? - нарушил молчание Никитин.
- Гоа, Дабул...
- А к деревне Ситы который ближе?
- Дабул... Ты думаешь уезжать?
- Да, Рангу.
- Я провожу тебя.
- Ну, что ты... В такую даль!
- Разве я не стал тебе другом?
Никитин пересел к Рангу, обнял товарища за плечи, и они остались сидеть рядом, глядя в черный безмолвный мрак.
- Скажи, о чем ты думаешь, Афанасий? - тихо спросил Рангу после долгого молчания.
- Учит религия моя, - медленно заговорил Никитин, - что должны все люди братьями быть. Когда я молод был - горячился, всякую ложь у себя в Твери обличал. Перенес из-за этого много. Увидел, что у знатного да богатого правды не сыщешь, - затосковал. Стал по свету бродить, глядеть, как люди живут, ума набираться. Ходил в северные земли, в немецкие, побывал в турской земле, до Царьграда плавал - и везде одно... Вот добрался до вас. А и у вас горе не слаще нашего. И вижу: всюду человек о счастье мечтает, в каждой земле по-своему на бога уповает, утешения себе выдумывает. Можно бы вроде всякую веру в добро потерять. Но прислушаешься к себе - нет, живет вера! И знаешь почему? Потому, что несчастливы люди повсюду. А коли так, должны же праведный путь найти, которым к счастью придут. Я того пути не ведаю. Не открыт он мне. А думается все же, что хоть разные нынче боги у нас и много различий меж нами, а тот праведный путь к счастью для всех будет один, как одно у людей горе...
Рангу неуверенно кивнул.
- Мысли твои высоки, - ответил он. - Но мы же по-разному понимаем счастье...
- Нет! - горячо возразил Никитин. - Нет! Люди одно чувствуют: война беда, голод - беда, засилье богатого - беда... Разве не верно?
- Верно. Это верно, - проговорил Рангу.
Увлеченные разговором Афанасий и Рангу забыли о костре. Он слабел. Пришлось подкинуть в него веток и раздуть уголья. Дули оба. Пламя загудело. Тогда Никитин поднял раскрасневшееся от жара лицо. Сначала он ничего не видел. В глазах плыли огненные круги. Потом из кругов вырисовался человеческий скелет. Скелет стоял на коленях с другой стороны костра и смотрел на Афанасия глубоко запавшими, бесстрастными, но живыми глазами. Рангу обошел костер, потрепал скелет по плечу, вытянул ладонь.
Скелет что-то ответил. Рангу скривил губы.
- Что? - спросил Афанасий.
- Это глотатель, - непонятно ответил Рангу и стал накладывать ночному гостю рис.
Афанасий подошел к ним. Голкондский раб как завороженный следил за руками Рангу. Шея его судорожно дергалась. Он был невероятно тощ, и казалось удивительным, что это сочленение костей - живой человек.
Протянутый ему рис раб проглотил мгновенно, облизав пальмовый лист.
Уходивший в палатку Рангу вернулся с какими-то снадобьями. Раб покорно проглотил поданные корешки.
Афанасий глядел удивленно.
А раба начало корчить. Глаза его выкатились, он захлебывался...
Через несколько минут все было кончено. Рангу, повозившись у костра, побулькав водой, окликнул Никитина:
- Иди сюда!
Афанасий подошел. На ладони Рангу лежали два камня. От блеска костра камни были кровавыми. Раб, не глядя на людей, опять ел. Но теперь он старательно жевал, насыщался медленно и серьезно.
- Как же... Неужели так всегда? - спросил Афанасий.
- Нет, - отозвался Рангу. - Есть другие. Те подрезают кожу. Прячут камни в раны. Но глотать вернее. Никакая стража не обнаружит. Конечно, возиться с ними неприятно и риса на таких уходит больше, но что поделаешь?
- Жутко! - сказал Никитин. - Черт знает что! А если поймают его?
- Убьют...
- Значит, из-за горстки риса человек на смерть ходит?
- Ну... Ведь рабы умирают с голода. А так они тянут. Другие, окрепнув, даже бегут.
- Вот, значит, как дешевы алмазы тут. Не знал я! - произнес Никитин. Не знал!
Раб съел рис и поднялся.
- Дай ему еще! - быстро сказал Никитин. - Пусть ест!
Но Рангу отрицательно покачал головой.
- Нельзя. Ему станет плохо от обильной еды. Он может умереть...
Когда раб ушел, исчез в темноте, у костра воцарилось тягостное молчание.
- Так ведется издавна! - сказал, наконец, Рангу. - Не мы - так другие возьмут эти алмазы.
Вздохнув, Никитин подобрал отлетевший уголек, кинул в костер, посмотрел на запачканные пальцы, кивнул:
- Уж больно неожиданно получилось... Сегодня больше не надо.
Рангу не стал подкидывать в костер приготовленные было сучья. Огонь медленно умирал. Никитин лежал на кошме, следил за умирающим пламенем, и ему было тяжко и тоскливо. Спал он плохо. Но утром ночные сомнения показались ему слабостью. Он пришел сюда за алмазами, и он добудет их, как бы их тут ни приносили. Будут у него алмазы!.. И он остался у копей.
Они прожили здесь до октября. Рабы приходили не часто. Алмазы у большинства были очень мелкие, нечистые. Лишь к октябрю Рангу и Никитин набрали такое количество камней, которое позволяло закончить торг без убытка, окупить дорожные расходы.
И Никитин стал настойчиво звать Рангу в Бидар.
В начале октября они разобрали шатер и двинулись в обратную дорогу.
Глава седьмая
- Эй, кто такие?
Выехавший из-за холма конный отряд загораживал путь. Всадники неторопливо приближались: застигнутой врасплох повозке некуда свернуть и уже не скрыться.
- Мусульманские воины! - со страхом прошептал Рангу.
Никитину стало не по себе. Без всяких приключений проделали они уже большую часть пути до Бидара. Обидно, если сейчас что-нибудь случится. С Рангу было уговорено: всякой страже твердить, что ездили в Ориссу, к тамошним князькам, покупать камни. До сих пор сходило. Ну, а как эти воины не поверят, начнут расспросы, да и поймают на чем-нибудь?
Придерживая волов, Никитин думал и о том, что уже не первый мусульманский отряд встречался им. Похоже, Индия зашевелилась, как развороченный муравейник. Воины куда-то скачут, спешат. Не война ли какая началась?
Меж тем отряд приблизился, и Никитин свел брови. Что-то очень знакомое было в передовом, богато одетом воине. Даже конь его - белый, статный напоминал о чем-то...
- Мустафа! - воскликнул Афанасий. - Побей меня бог, Мустафа!
Воин тоже узнал Никитина. На мгновение бронзовое лицо гератца выразило замешательство, но он тотчас справился с собой и снисходительно заулыбался.
- Оставьте купцов! Это друзья! - приказал Мустафа воинам, окружившим повозку. Отряд беспрекословно повиновался ему. Никитин с удивлением глядел на гератца, доставляя Мустафе несказанное удовольствие.
- Тебя и не узнать! - проговорил Афанасий.
- Хм... А коня своего узнаешь? - осклабился Мустафа, натягивая повод горячего жеребца.
- Мой жеребец у тебя?! Его же хан Омар купил!
- Вот он! Его назвали Гяуром, в твою честь. А хан Омар был хан - стал барабан!
Довольный своей шуткой, Мустафа громко захохотал, озираясь на воинов. Те усмехались.
- Ничего не пойму... - признался Никитин. - Загадками говоришь.
- Да ведь ты давно не был в Бидаре! - прищурился гератец. - Все ездишь? А новостей много... Кстати, кто это с тобой?
Мустафа подозрительно разглядывал Рангу, и Никитин почему-то насторожился.
- Погонщик мой, - осторожно ответил он. - А что?
- А не знал ты такого - Рангу, камнереза?
Глаза Мустафы сверлили теперь обоих.
- Как не знать, - сказал Никитин, предчувствуя недоброе. - С ним из Бидара шел.
- Куда?
- Да вместе восемь дней ходили, потом разошлись. Он, похоже, в Шри-Парвати собирался. Но зачем он тебе?
- Он враг султана. Плохих ты друзей выбираешь себе, Юсуф.
- Неужто враг? Да чем?
- Э! Рассказывать долго! Он замешан вместе с дедом в заговоре хана Омара. С деда уже спустили шкуру. Один Рангу скрылся. Но и его поймают.
- Не может быть! - выговорил Никитин.
- Я сам помог раскрыть этот заговор! - надменно произнес Мустафа. Кстати, ты знал и купца Бхавло. Этого тоже казнили. Благодари хазиначи Мухаммеда - он заступился за тебя, сказал великому визирю, что ты знаком с этими индусами по неведению. Ты можешь вернуться в Бидар спокойно.
Ошеломленный страшными известиями, Афанасий не знал, что ответить.
Небрежно кивнув ему, гератец тронул коня.
- Счастливого пути! - бросил он.
Афанасий растерянно приложил руку к груди. Отряд удалялся.
- Рангу! - произнес Никитин. - Это правда - с заговором?
Рангу невидящими, залитыми слезами глазами смотрел на дальние холмы. Говорить он не мог. Лишь отрицательно потряс головой.
В одном дне пути от Бидара они расстались. Рангу должен был дождаться Афанасия в деревушке, Никитин же собирался узнать, что сталось с семьей Карны, расспросить у хазиначи Мухаммеда, правду ли сказал Мустафа, и если Карна жив - похлопотать за него.
Взволнованный, со стесненным сердцем, въехал Афанасий в ворота города. Неясная тревога за собственную судьбу не покидала его на знакомых улицах. Тревожила участь друзей.
В городе, казалось, все было по-прежнему. Орали на узких улочках верблюды. Сгибались под тяжелыми ношами тощие носильщики. Приоткрыв чадру, юная мусульманская красавица игриво улыбалась встретившемуся дружку. В тени забора сидели на корточках любители перепелиных боев, подбадривали яростными возгласами дерущихся пичуг. Брел, обливаясь потом, продавец халвы. Тараторили у порога две индуски с синими значками замужних женщин на лбу. А в светло-синем небе молочно-белые, легкие, как облака, и, как облака, равнодушные, парили силуэты дворцов.
