Хэллоуин: история и традиции - Жан Маркаль
На первый взгляд сакрализация свиньи кажется немного странной. Разумеется, кельты – и гаэлы, и бретонцы, и галлы – охотились на кабанов, которые в изобилии водились в лесах на Британских островах и на континенте. В кельтской традиции мы без труда обнаруживаем следы мифа о кабане, чаще всего предстающего в виде опасного и склонного к разрушениям божества. В цикле Оссиана упоминается чудовищный кабан из Бен-Булбана, которого – не без труда – загнали и убили фианы – воины и охотники, предводительствуемые Финном, Ойсином и Оскаром; впрочем, кабан успел погубить героя Диармайда[19]. Да и сам Финн в юности имел несчастье повстречаться с самкой дикого кабана весьма устрашающего вида. А вот в валлийской традиции мы находим роскошное подробнейшее описание охоты короля Артура и его рыцарей на дикого кабана Тверча Трвита. Кабан в этом повествовании представлен существом, явившимся из другого мира и чрезвычайно злокозненным.
Зато домашняя свинья приносит людям только хорошее, хотя и она является существом из другого мира, во всяком случае если верить двум повестям валлийского цикла «Мабиноги». В первой ветви цикла, озаглавленной «Пуйлл, властитель Диведа», король Пуйлл, будущий супруг великой богини Рианнон, после ряда странных происшествий приводит домой из таинственной страны Араун стадо свиней, дотоле неведомых на земле животных. В четвертой ветви «Мабиноги» под названием «Мат, сын Матонви» эти свиньи, описанные как превосходные животные, попадают в собственность к Придери, сыну Пуйлла, короля Диведа, то есть на юг Уэльса, где их у него крадет друид-колдун Гвиддион – к великой радости жителей королевства Гвинед, расположенного на северо-западе Уэльса[20].
Есть еще одна повесть, на сей раз ирландская и, по-видимому, очень древняя, хотя в ней упоминается конфликт между христианством и верованиями друидов. В ней говорится о том, что свинья – волшебное животное. Фея по имени Син, принадлежащая племени Богини Дану, захотела отомстить королю Муирхертаху и околдовала его, но не только своими женскими чарами, а еще и волшебством. «Король указал ей на воды реки Бойн и попросил превратить их в вино. Она наполнила речной водой три бочонка и произнесла над ними заклинание. Королю и его спутникам показалось, что они в жизни не пили вина вкуснее. […] Затем она набрала папоротников и превратила их в свиней, мясом которых до отвала накормила воинов». Также эта молодая дама пообещала им, что будет вечно снабжать их свининой[21].
Сакрализация свинины и традиция приписывать этому животному, благодаря которому отдельная семья и целое племя могли не умереть с голоду в зимние месяцы (то есть после Самайна), волшебное, фантастическое или божественное происхождение объясняют значимость фигуры свинаря, в наши дни давно утратившей этот славный ореол. Во всех кельтских источниках свинарь – это важный персонаж, аристократ, если не лично обеспечивающий каждодневный уход за стадом, то по меньшей мере отвечающий за его процветание. Часто в роли свинарей выступают друиды – согласно религиозным верованиям кельтов настоящие «божества». Так, свинари Рухт и Фриух, оба принадлежащие к племени богини Дану, следили за стадами свиней, один на севере, другой на юге, и оба совершили множество подвигов, в том числе с применением колдовства, доказывающих их превосходство[22]. В «Триадах острова Британия» говорится, что знаменитый Тристан, возлюбленный Изольды, служил у своего дяди, короля Марка, свинарем. Рассказывают даже, что король Артур вознамеривался завладеть его стадом, но Тристан разоблачил хитроумный план короля – к великой досаде последнего[23].
Итак, свинина у древних кельтов считалась пищей, дарующей бессмертие. Обильно запивая свинину спиртным, в основном пивом и медом, кельты достигали степени опьянения, позволяющей «перенестись» в Иной мир и вневременное пространство и присутствовать – не только символически, но и магически, через экстаз – на Пиршестве богов, во всяком случае пока длился Самайн. Нельзя не заметить, что христианское причастие, при котором верующие делят между собой хлеб и вино (тело и кровь Христа), ничем не отличается от этого друидского ритуала, поскольку преследует ту же цель – достижение вечной жизни.
Однако в христианстве вечный пир возглавляет единый в трех лицах Бог. А что было у кельтов? Кто у них сидел во главе пиршественного стола на Самайн? Известно, что в действительности то, что принято называть кельтским «пантеоном», – это конкретные образные воплощения различных функций, приписываемых единому божеству – невидимому, не поддающемуся описанию и, следовательно, не называемому. Впрочем, изучение этого «пантеона» на основе ирландских сказаний, сохранившихся валлийско-римских надписей, а также греческих и римских текстов позволяет выделить из общего фона одну замечательную фигуру – Луга Длиннорукого, божество, «владеющее многими ремеслами» и воплощающее в себе все атрибуты божественного. Луга почитали все кельты, и он дал свое имя многим городам кельтского происхождения, таким как Лион, Лудён, Лан, Лейден, Лейпциг и даже британский Карлайл. Все эти города считались «крепостями Луга» (на валлийском Caer Lug, то есть Carlisle, дословно «форт Луга»). Цезарь приравнивал этого самого Луга к римскому Меркурию. В своих «Записках о галльской войне» он называет его самым почитаемым в Уэльсе божеством, учитывая огромное множество посвященных ему simulacra[24].
Нам также известна валлийско-римская мода давать римским божествам латинизированные галльские имена или, скорее, прозвища. Отсюда Марс Тевтат, «отец народа», или Аполлон Гранус, «солнечный». Сохранилась надпись «Mercurius Moccus», что означает «Свиной Меркурий». В связи с этим вспоминается одна очень странная и сильно христианизированная бретонская легенда о «бесе» Хуккане (имя означает «поросенок»), который представляется нам демонизированной версией античного божества Луга[25]. Отсюда вполне вероятно, что символическим главой пиршественного стола бессмертия был на Самайн Луг Длиннорукий, божество, владеющее многими ремеслами, победитель битвы при Маг Туиреде, где он сразился с Фоморами – темными силами хаоса[26].
Луг – божество, несущее свет культуры и противостоящее силам тьмы. В самом его имени прослеживается индоевропейский корень, выражающий понятие белизны и ослепительного света. Вот почему Самайн, знаменовавший окончание летнего периода и вступление в пору «черных месяцев», тем не менее оставался светлым праздником, каким является и христианский День всех святых, понимаемый как прославление «мира света», то есть Рая. Не случайно в ритуалах Самайна особая роль отводилась огню. Об этом, в частности, пишет в своей «Истории Ирландии» Китинг: в ночь Самайн зажигали жертвенные костры, но до этого «всем ирландцам предписывалось под угрозой штрафа загасить все огни». А теперь вспомним, что происходит в христианской литургии накануне Пасхи. В Страстную пятницу в церквах гасят все свечи; вновь зажечь их можно только после пасхальной службы
