Истории города Бостона - Леонид Спивак
По обе стороны Атлантики процветала мода на академическую жанровую живопись. В фаворе были салонные мастера вроде Вильгельма фон Каульбаха, прославившегося крупными псевдоисторическими полотнами. Когда Каульбах создал гигантскую идеализированную картину «Разрушение Иерусалима», баварский король построил специально для нее «Новую пинакотеку» в Мюнхене.
Соединенные Штаты, по образному выражению критика Роберта Хьюза, «дышали разреженным эстетическим воздухом»; здесь не существовало ни многовековых фамильных собраний, ни больших государственных музеев. О художественных пристрастиях того времени говорит тот факт, что единственная небольшая частная коллекция итальянской живописи раннего Ренессанса, будучи выставленной в Нью-Йорке, подверглась нападкам критики, а бостонский Атенеум (старейшая публичная библиотека страны) отклонил предложение о ее покупке. В 1871 году коллекцию за четверть запрашиваемой суммы приобрел Йельский университет. Студент-выпускник Йеля написал по этому поводу в местной газете, что «один час изучения «Долины Йосемити» Бирштадта (американского пейзажиста-романтика – Л.С.) для меня важнее, чем осмотр всей этой коллекции».
Новым типом американского коллекционера стал банкир Джон Пирпонт Морган, с именем которого связывалось могущество Уолл-Стрит и знаменитый «позолоченный век» Америки. Нью-Йоркский финансовый магнат, от любого движения которого лихорадило мировые фондовые биржи, скупал на корню коллекции разорившихся европейских аристократов. Приобретая все подряд, Морган не сильно расстраивался, если ему попадались фальшивки. Такое коллекционирование привело к резкому взлету цен на европейских художественных рынках и появлению большого количества подделок старых мастеров.
Биограф Моргана Джин Строус приводит историю о переезде в Америку директора известного лондонского музея «Саут-Кенсингтон» сэра Каспара Пардона Кларка: «Говорили, что секретарь «Саут-Кенсингтон», вернувшись зимой из отпуска, поинтересовался, пришли ли заказанные музеем предметы из фарфора. «Нет, сэр, – ответил служащий музея, – их купил Дж. П. Морган». «А как насчет гобеленов, которые предлагали тогда же?» «Они у мистера Моргана», – был ответ. «О господи, – воскликнул секретарь, – нужно переговорить с сэром Пардоном». «Простите, сэр, но мистер Морган купил и его тоже», – ответил служащий».
Миссис Гарднер была в числе немногих американских коллекционеров обладавших тонким вкусом. Нередко в ее поисках неоценимую услугу оказывал Бернард Беренсон (с его помощью она приобрела более пятидесяти произведений искусства). Изабелла Бостонская первой из американских собирателей приобрела картины Рафаэля Санти. Весной 1898 года она купила рафаэлевский портрет Томмазо Инжирами, хранителя библиотеки Ватикана, а двумя годами позже добавила к нему «Пьету» – выполненный молодым Рафаэлем фрагмент росписи алтарного придела для монастыря в Перудже.
У этой небольшой картины оказалась богатейшая история. Предположительным временем ее создания считается 1503 или 1505 год. Бернард Беренсон писал Изабелле: «Картина была продана из монастыря Св. Антония 7 июня 1663 года в коллекцию непостоянной и великолепной королевы Швеции Кристины, у которой был лучший вкус своего времени. После распродажи ее собрания она («Пьета» – Л.С.) перешла в знаменитую Орлеанскую галерею, а в 1798 году была продана в Лондон».
Некоторое время «Пьета» была собственностью шевалье де Бонмезона, директора отдела реставрации Лувра, затем – придворного английского художника сэра Томаса Лоуренса. В том же письме Беренсон сказал о «Пьете»: «Вряд ли подобная сцена может быть передана в манере более нежной и трогательной, с таким глубоким чувством… Маленькая картина приведет вас в такое возвышенное расположение духа, как будто ангелы вдруг заиграют на своих струнах».
К началу XX века в Соединенных Штатах ни один из мастеров уже не ценился так высоко, как Рафаэль. За его картинами шла настоящая охота, цены на произведения «короля художников» стали астрономическими, недоступными подчас даже крупнейшим коллекционерам и музеям. И все же «лишившаяся сна», как признавалась она Беренсону, Изабелла Гарднер не оставляла надежды заполучить одну из «божественных мадонн Рафаэля». В течение некоторого времени она даже вовсе перестала покупать произведения искусства, настаивая на том, что ее «последние деньги должны пойти на величайшие творения Рафаэля… И ни на что менее значимое».
Увы, несмотря на длительную и дорогостоящую охоту, Изабелле так и не удалось приобрести рафаэлевскую «Мадонну» – на ее пути встал вездесущий Морган. Его агенты в Париже опередили Беренсона и заключили самую крупную для того времени сделку на покупку алтарной росписи, известной как «Мадонна Колонна», выполненной юным Рафаэлем для монастыря Святого Антония в Перудже. Маленькая «Пьета» миссис Гарднер была фрагментом этой росписи.
«Она слишком интеллигентна и недостаточно богата для Нью-Йорка», – написала однажды про Изабеллу нью-йоркская газета «Таун Топикс» («Городские темы»). В 1896 году, во время переговоров о покупке тициановской «Европы», Беренсон прислал в Бостон фотографию «Автопортрета» Рембрандта. Картина была выставлена на продажу в одной из лондонских галерей.
Белль ответила: «У меня нет ни цента, и мистер Гарднер (у которого новоанглийский склад ума) не даст мне занять ни одного больше. Я слишком залезла в долги. Он говорит, что это некрасиво. Я полагаю, что коллекционирование – такое же пристрастие, как морфий или виски – и стоит так же дорого. Так что сегодня утром я просто всхлипывала, когда смотрела на фотографию Рембрандта».
В итоге муж-бизнесмен вновь уступил, и самый ранний из датированных автопортретов великого голландца обрел новых владельцев. Вольно или невольно, Изабелла Стюарт Гарднер возвращала в Бостон историю. «Автопортрет» был написан в Лейдене, где родился Рембрандт, и молодой художник ходил по тем же улицам в те же годы, что и будущие американские «отцы-пилигримы», собиравшиеся плыть к берегам Массачусетса.
Многолетняя переписка Изабеллы Гарднер с Бернардом Беренсоном занимает увесистый том в шестьсот пятьдесят страниц. Среди писем есть сухая, деловая корреспонденция, есть и азартная перепалка по поводу покупки картин. Но встречаются и удивительные, поэтические признания. Из летней усадьбы Гринхилл, своего «места отдохновения», Изабелла писала: «Я буду хранить безмолвие, подобно цветущим азалиям. Знаешь ли, какими тихими бывают они? Приди и сядь на моей маленькой террасе, где пребывают они в прохладном дрожащем сумраке под японскими тентами, которые пропускают лишь слабые блики солнца. Ни одно растение в мире не бывает усыпано цветками столь плотно, и каждый цветок таит в себе безмолвие».
Бостонский пригород Бруклайн, где находилось имение Гринхилл, все еще представлял собой холмистые луга маргариток и лесистые просторы, где устраивались охоты на лис. В популярном здесь Кантри-клубе осваивали диковинную шотландскую игру, именуемую гольфом (в моде пока господствовал
