Петр Вершигора - Люди с чистой совестью
- Словом, к главной обороне доползут не все сразу и уставшие, потерявшие связь...
- А может, и управление.
- Но вообще позиция рискованная...
- Чего больше - выгоды или риска?
Мы с Базымой задумались.
- А что скажет Кутузов? - кивая в сторону Войцеховича, сказал комиссар.
- Я думаю, что выгоды больше, если немец глупее. А если... - он закашлялся.
- Немец не глупее. Но зато русский смекалистей.
- Э, что говорить! Оборону заняли - все равно бой принимать.
- Ой, не кажи, Григорий Яковлевич, - впервые вмешался Ковпак, - бой можно по-всякому повернуть. От подкинуть на заставы силы, або зробыть заставы двойными, отут одну и отут - це буде бой на затяжку, а так, як зараз, - це буде бой на разгром... Можно ще по лесу автоматчиков порозкидать, це буде...
- Бой кукушкой. Вроде финской тактики...
- Ну да... А ище можно на ложное направление затягнуть... А самым балочками та просеками...
- А авиация?
Дед задумался.
- Ця авиация мени зараз в печинках сидит... Ех, було в гражданку. Оторвался от противника и пишов, и пишов...
- Так чего же все-таки больше - выгоды или риска?
- А це писля боя побачымо, - усмехнулся Ковпак.
- Это нужно сейчас решить, - настаивал Руднев.
Ковпак насторожился.
- Сейчас?
- Для того чтобы знать, сколько и какие роты оставить в резерве.
- Ну в резерве третью, восьмую.
- Как всегда? А я думаю, что третью надо в обход послать, чтобы ударила немецкие главные силы по шее. А в резерве оставим вторую и шестую.
- Тогда, пожалуй, риска меньше, - сказал начштаба.
- Вот видите...
На том и порешили...
Часам к двенадцати вернулись разведки, отметившие колонны немцев по всем дорогам, а часа в два дня на заставах начался бой. Через полчаса он затих, а еще через час снова вспыхнул и, уже больше не затихая, все приближался. По звукам боя мы узнавали путь отходящих застав. Оборона пока молчала. Самое сейчас важное для Ковпака было разгадать, на каком из трех направлений немцы наносят главный удар. Для меня же, как всегда, главным было достать "языка". Пусть он не даст полезных сведений, которые могли бы помочь нам в сегодняшнем бою, но, решая эти сегодняшние задачи, я не мог забыть о Киеве, моем родном городе. Кроме того, что он очень интересовал фронтовое командование, в его расположении находилась четвертая и самая главная группа противника, предназначенная действовать против Ковпака. Где она? В Киеве? Или на пути? Или же включилась и ведет бой? Или ее берегут для окончательного разгрома наших сил?
На мое требование "языка" Ковпак разразился потоком ругани. Бой уже шел на всей линии обороны, и это было, конечно, полное окружение. Ковпак до сих пор не решил, куда бросить автоматчиков в обход.
- Пора, Сидор Артемович! Пора! - сказал Руднев.
- Сам бачу. Я думаю, на Кульбаку они напирают?!
- Правильно...
Через две минуты рота Карпенко скрылась в лесу. Слева в обход пошла восьмая.
- Клещи, одним словом, - невесело засмеялся Руднев.
- От, раскокают нам Карпенка, будут тогда клещи. Ты знаешь, что тоди буде в отряде?
- Не раскокают. Пошел! Хорошо пошел!
Лесное эхо доносило сплошной рев автоматов. В третьей роте было восемьдесят шесть автоматчиков плюс четырнадцать ручных пулеметов. Даже обозники третьей роты считали для себя позором ездить с винтовками. Обязательно автомат, как символ быстроты, натиска и ближнего боя.
- Только бы подошли незаметно. Не потратили бы первый диск впустую.
- Не чуешь? Ручными гранатами действуют. Значит...
- Значит, накоротке...
- Метров тридцать - сорок...
- Нет, ближе. В лесу на тридцать метров не бросишь...
За углом в переулке стояла моя тачанка. Не вытерпев более неизвестности, мы с Коробовым вскочили в нее и понеслись на участок Кульбаки. Улица уже простреливалась из леса пулеметным огнем. Мы свернули в кривые переулки и, колеся по ним, доскакали до крайней хаты, где был штаб Кульбаки. Кульбаки там не оказалось. Он был в бою. Оставив у хаты Коженкова с лошадьми, мы через огород махнули прямо в лес на выстрелы. Батальон Кульбаки отличался от других тем, что очень хорошо был оснащен станковыми пулеметами. Еще в Сумской области Кульбака добыл более десятка "максимов", натренировал расчеты, приспособил их к партизанским боям. Поэтому-то его и поставили в обороне там, где ожидали наибольшего нажима противника. Все вышло по расчету Ковпака. Преследуя нашу отходящую заставу, передовой батальон немцев дошел к главной обороне Кульбаки с потерями, цепи шли неровно, солдаты сбивались в кучи вокруг офицеров, тяжелое орудие отстало. Кульбака подпустил их вплотную к станкачам, выставленным в ряд на склоне бугра, и сразу положил свыше полусотни вражеских солдат.
Наступление немцев затормозилось. Они стали вытаскивать раненых офицеров, станкачи били по ним и увеличивали потери. Но сзади спешил на помощь свежий резервный батальон. Немцы, видимо, решили эшелонировать свои силы, и вслед за первым батальоном шел второй. До сих пор в борьбе с партизанами они такого боевого порядка не применяли, и Кульбаке, пожалуй, пришлось бы туго. Батальон первого эшелона понес большие потери, но он нащупал силы, порядки и огонь Кульбаки, стоявшего крепко. А батальон второго эшелона мог просто обойти Кульбаку по опушке и ударить по селу, штабу и обозу в месте, где почти не было никакой обороны.
Вот тут-то и выручил Карпенко. Он успел зайти в тыл залегшим немцам первой цепи и встретил резервный батальон на марше. Гитлеровцы шли густой колонной, шли быстрым маршем, почти рысью, торопясь на выручку своим передовым силам. Шли по дороге, где час перед этим наступали свои, поэтому двигались без разведки и наблюдения. Эта марширующая сто тридцать шагов в минуту колонна с размаху напоролась на восемьдесят шесть автоматов и четырнадцать пулеметов Карпенко. Стычка произошла лицом к лицу. В первые же несколько секунд передовая рота немцев была уложена вся, во второй остались в живых лишь те, кого заслонили от потока пуль тела их товарищей, третья рота обратилась в бегство. Это был, пожалуй, единственный случай, когда Карпенко не ругал своих хлопцев за длинные очереди, потому что даже из половины диска, выпущенного в толпу фрицев, почти каждая пуля находила свою цель.
Мы прибежали к обороне Кульбаки, когда бой еще продолжался, но это было уже не наступление врага, не наша оборона, а просто ловля немцев по лесу и их избиение.
После боя в селе Выползово, под Курском, зимой 1941 года, где танки Алеева уничтожили огромное количество немцев, я нигде не видел столько вражеских трупов. Перед одними лишь станкачами Кульбаки их было семьдесят три, уложенных рядами, в касках, шубах и валенках.
Охваченные общим порывом, мы с Коробовым тоже стали гоняться за немцами, которые группами по три-пять человек метались по лесу, как угорелые, повсюду натыкаясь на партизан. Так прошло еще около часа. До вечера оставалось немного. На двух других направлениях бой утихал и отдалялся. Мы дошли до участка, где рота Карпенко подстерегла немецкий батальон второго эшелона. Узкая лесная дорога была забита трупами, валялись они и в лесу. Может быть, людям, не воевавшим, но слышавшим много сводок с подсчетами потерь противника, это и покажется обыденным. Но тот, кто знает цену не только своей крови, но и крови противника, поймет меня. Легко оперировать сотнями и тысячами на бумаге. Люди, не убившие ни одного немца, очень гнушались цифрами меньше чем с двумя нолями. Нам же понятна была эта точность настоящих солдат, подсчитывающих каждого убитого врага.
Коробов носился с аппаратом, торопясь до сумерек заснять это лесное побоище, я торопился собрать зольдатенбухи, медальоны и другие документы. "Языков" пока не было. В пылу боя автоматчики Кульбаки и Карпенко не брали пленных.
Мы переворачивали гитлеровцев, потрошили их карманы, когда мимо проходил взвод третьей роты, возвращавшийся из боя. Несмотря на то, что победа была полная и небывалая, люди шли медленно и молчали.
- Прямо в голову, - услыхал я слова Шпингалета, шедшего навстречу Намалеванному.
"Неужели Карпенко?" - мелькнула у меня мысль. За поворотом дороги шла группа автоматчиков. Они поддерживали человека, который нес на руках чье-то безжизненное тело.
- Карпенко! Недаром Ковпак так тревожился, - сказал мне Коробов.
Я бросился навстречу идущей роте.
В это время, чуть не сбив меня с ног, пронеслась тачанка. Ездовой хлестал лошадей и, не доехав несколько шагов до идущих, круто сдержал коней.
Мы подошли к автоматчикам. В центре группы стоял Карпенко и держал на руках Кольку Мудрого. Черные волосы его слиплись от крови и снега, скрывая маленькую ранку. Лишь на затылке, замерзая на вечернем морозе и блестя снежинками, выступала кровь.
- Жив?! - спросил запыхавшийся ездовой.
- Конец. Пропал Колька. Эх... - положив безжизненное тело на подушки тачанки, сказал Карпенко.
Автоматчики молчали.
