Руслан Скрынников - Начало опричнины
Боярину и воеводе князю А. И. Катыреву в Свияжске было отведено 280 четвертей пашни и 440 четвертей перелога и дикого поля. Все вместе было приравнено писцами к 500 четвертям пашни[1374]. Таким же способом испомещены были в пол-оклада другие свияжские жильцы воеводы князья М. Ф. Бахтеяров (350 четвертей), Н. Д. Ростовский (300), Н. М. Стародубский (300), дворяне Р. Н. Бурцев (200), М. Образцов-Рогатый (175), Я. Кашкаров (150), Ф. Н. Ольгов (100) и т. д.[1375].
Как мы видим, после проведения амнистии правительство заметно улучшило земельное обеспечение опальных людей, оставленных в ссылке. В дальнейшем многие из этих опальных получили- возможность вернуться в Москву. Согласно записи Разрядного приказа, «другую половину дворян (т. е. тех дворян, которые оставлены были на поселении в 1566 г. — Р. С.) взял и пожаловал государь после»[1376]. Можно установить, что правительство провело новые амнистии ссыльных не позднее чем через год-два после первой амнистии. Так, из ссылки вернулись родня Адашева Н. Ф. Ольгов и М. Я. Путилов, получившие взамен старых костромских вотчин земли на Белоозере. К 1567—1568 гг. Ольгов и Путилов успели продать свои новые владения[1377].
Амнистии казанских ссыльных, проведенные весною 1566 г. и в последующие годы, знаменовали собой крутой поворот в опричной земельной политике. По существу опричное правительство вынуждено было отказаться от некоторых важнейших результатов земельных мероприятий, проведенных им при учреждении опричнины. Земельная политика опричнины начинает терять свою первоначальную антикняжескую направленность. Объясняется это многими обстоятельствами. Прежде всего, конфискация княжеских вотчин была с точки зрения феодального права мерой незаконной и возбудила сильное негодование среди знати. Монархия не могла длительное время проводить политику, которая шла вразрез с интересами могущественной феодальной аристократии. Для этого она не обладала ни достаточной самостоятельностью, ни достаточным аппаратом насилия.
Возврат земель опальным людям не мог снять последствий крушения княжеско-вотчинного землевладения при учреждении опричнины. Во-первых, казанские переселенцы были до тла разорены ссылкой. После амнистии многие из них вынуждены были распродавать земли. Во-вторых, казна возвращала ссыльным старинные родовые земли не в общем и обязательном порядке, а выборочно и по своему усмотрению. В-третьих, возврату подлежали в первую очередь запустевшие земли. С точки зрения правительства казанское переселение достигло основной своей цели, подорвав влияние J и богатство фрондирующей титулованной знати. По этой причине оно и отказалось от продолжения антикняжеских репрессий.
* * *После присоединения мусульманских ханств Поволжья царизм проводил насильственную христианизацию местных народов. Татар нередко предавали смерти за отказ принять православие[1378]. Завоевание ливонских земель поставило перед правительством вопрос об отношении к протестантской религии. Православное духовенство готово было подвергнуть богомерзких ливонских «люторов» таким же гонениям, как и мусульман[1379]. Требования духовенства стали весьма настоятельными после учреждения опричнины, а точнее после того, как правительство «вывело» многих немецких бюргеров из Юрьева Ливонского в земские города Владимир, Кострому, Углич и Нижний Новгород[1380]. Церковники старались любыми средствами предотвратить распространение лютеранской ереси на святой Руси и с этой целью требовали воспретить переселенцам-протестантам отправление их религии.
Однако царь и его опричные дипломаты, лелеявшие планы образования в Ливонии вассального Орденского государства, не желали оттолкнуть от себя протестантское ливонское дворянство. По этой причине Грозный отверг все домогательства церковников и к великому их возмущению позволил немецким бюргерам-переселенцам отправлять свой культ. Протестантский проповедник Ваттерман свободно ездил по русским городам, где жили немцы, и учил их «люторской ереси»[1381].
Царь не только защищал еретиков, но и приблизил к себе некоторых из них. Он зачислил в опричнину К. Эберфельда, А. Кальпа, И. Таубе и Э. Крузе[1382]. Особым влиянием в опричнине пользовался доктор прав из Петерсхагена Эберфельд. Царь охотно слушал рассказы немецкого правоведа, часто расспрашивал его об обычаях и нравах его страны. Эберфельд присутствовал на всех совещаниях Грозного с Боярской думой. Ходили слухи, что ему поручено было сосватать невесту для наследника престола в Германии[1383].
Присутствие в опричнине «советников»-лютеран вызывало особые подозрения ревнителей православия, осуждавших сближение царя с безбожными немцами.
В свое время правительство отказалось от услуг датского печатника Г. Миссенгейма. Предложение датского короля основать в Москве типографию было расценено как попытка распространить на Руси лютеранскую прелесть. Царь, желавший ввести печатное дело, вынужден был надолго отложить осуществление своих планов. Вскоре после отставки Сильвестра казна отпустила средства на закупку типографского оборудования и строительство печатного двора. Итальянский купец Барберини, посетивший московскую типографию летом 1564 г., утверждает, что московиты закупили оборудование в Константинополе: «в прошлом (1563.— Р. С.) году они ввели у себя печатание, которое вывезли из Константинополя»[1384]. Свидетельство Барберини подтверждается послесловием к Апостолу, авторами которого были московские первопечатники. По их утверждению, царь намеревался следовать примеру византийцев (греков) и итальянцев и заботился о том, «како бы изложите печатные книги, якоже в Грекех и в Венецыи и во Фригии и в прочих языцех»[1385].
Духовенство решительно воспротивилось введению книгопечатания с помощью датских лютеран. Теперь это затруднение было разрешено. Московские печатники взяли за образец православных «греков» и привезли оборудование из столицы православного патриарха Константинополя[1386].
Московские первопечатники кремлевский дьякон Иван Федоров и его помощник Петр Мстиславец имели некоторый опыт книгопечатания, «искусни бяху и смыслени к таковому хитрому делу; глаголют же нецыи о них, яко от самех фряг то учение прияста...»[1387]. ,19 апреля 1563 г. московская типография приступила к работе над знаменитым Апостолом. Издание первой, книги растянулось на целый год[1388]. Вторую свою книгу печатники выпустили после введения опричнины осенью 1565 года[1389].
Деятельность первопечатников вызвала осуждение косных невежественных церковников и их покровителей бояр. Духовенство считало книгопечатание еретическим новшеством. По словам современника Грозного француза Теве, московское духовенство опасалось, что «печатные книги могут принести какие-нибудь изменения в их убеждения и религию»[1390]. Возможность издания книг тысячными тиражами подрывала монополию духовенства на переписку церковных книг и грозила доходам церкви. О гонениях против первопечатников повествуют весьма разнообразные источники, как русские так и иностранные. Печатник Иван Федоров самым категорическим образом утверждает, что он вынужден был покинуть Русь из-за преследований со стороны бояр и духовенства.
«Сия же убо не туне начах поведати вам, — писал он, — но презелнаго ради озлобления, часто случающегося нам, не от самого того государя, но от многих начальник и священноначальник, и учитель, которые на нас зависти ради многие ереси умышляли... сия убо нас от земля и отечества и от рода нашего изгна и в ины страны незнаемы пресели» (курсив наш. — Р. С.)[1391].
Печатник прямо заявлял, что гонения на него исходили не от царя. По словам Флетчера, первые русские типографии были основаны «с позволения самого царя и к величайшему его удовольствию»[1392]. Иван щедрой рукой отпускал средства на строительство Печатного двора и жаловал деньгами типографщиков[1393].
В годы опричнины типография, стоявшая за Земским Двором в Кремле, осталась в ведении земской администрации[1394]. По свидетельству Федорова, его деятельность вызвала «презельное» озлобление многих «начальников» и «священноначальников», иначе говоря, земских бояр и духовенства. Земские начальники не могли открыто расправиться с печатниками, которым покровительствовал царь. Но они прибегали к различным уловкам. Теве упоминает о поджоге московской типографии «путем тонкого коварства и подставных лиц»[1395]. Книга Теве вышла во Франции в 1584 г. Спустя четыре года Москву посетил англичанин Флетчер, получивший аналогичные сведения о судьбе первой русской типографии. Сообщив о пожаре Печатного двора, он добавляет: об этом, «как полагают, постаралось духовенство»[1396].
