Лев Анисов - Иезуитский крест Великого Петра
Со вниманием прочтем и последующие строки письма:
«…сегодня, когда во главе Синода стоит митрополит Новгородский (Феофан Прокопович. — Л.А.), об объединении, на мой взгляд, не может быть и речи. Этот человек, проявляющий большую склонность к лютеранству, смелый и образованный, враг католической религии, хотя и учился на протяжении многих лет в Риме, имеет почти неограниченное влияние на русский клир… Русские прелаты не намерены вдаваться в обсуждение вопроса об объединении… Митрополит Новгородский избегает этой темы и не желает обсуждать вопросы, касающиеся религии…
Единственным способом приступить к переговорам об объединении церквей… было бы прежде всего добиться удаления от дел митрополита и поставить на его место во главе Синода прелата, способного рассуждать здраво, такого, с которым можно было бы спокойно вести эти переговоры, а таких при желании можно было бы найти немало».
Испанский посланник излагает в письме и свои виды на дальнейшее:
«…Следует постепенно выяснить, кто из знатных русских людей склоняется к объединению и желает его, каким образом можно было бы осуществить его.
…Необходимо, чтобы здесь был человек, облеченный недвусмысленным доверием папы, человек ученый и осторожный…
…Дабы переговоры развивались успешно, необходимо, чтобы к Его Царскому Величеству обратились наш государь, император австрийский, его святейшество и король Польши и призвали Его Царское Величество всячески содействовать этому доброму начинанию…»
Впрочем, не станем приписывать проектам испанского посланника гораздо большее значение, чем какое они должны иметь.
Но одно, необходимое для понимания дальнейшего, отметим. Дюк де Лириа, убежденный до сего времени в мысли, что Петра II необходимо женить только на иностранке и только на католичке, неожиданно проговаривает следующую многозначительную фразу:
«Я… обдумаю вместе с княгинею Долгорукой то, что можно сделать…в интересах нашей религии».
Не мысль ли, что с помощью княгини Ирины Долгорукой можно окатоличить ее дальнюю родственницу — Екатерину Долгорукую — возможную невесту Петра II, занимает его?
То, что князь Алексей Григорьевич Долгорукий задумал женить царя на своей дочери, теперь было известно всем.
Долгое отсутствие государя, пребывавшего в Горенках, явно говорило о том, что старый князь хочет воспользоваться случаем для решительного сговора.
В Москве все пребывали в ожидании известий.
XIV
В день Рождества Богородицы, 8 сентября 1729 года, выехал император из Москвы, в сопровождении долгоруковского семейства. Ноябрь уж наступил, а государь все не возвращался. Москвитяне, надобно сказать, привыкли к его постоянным отлучкам, но столь длительное отсутствие изумило их. Изумило по. той причине, что 12 октября, день своего рождения, император прежде всякий раз праздновал в кругу своего двора и посреди народа.
По Москве пошли толки, предположения. Старые вельможи предсказывали, чему необходимо случиться должно, и не обманулись.
Возвратившись в первопрестольную, Петр II собрал 19 ноября всех членов Верховного Тайного Совета и всех почетнейших сановников, военных и гражданских, и объявил им торжественно о намерении своем вступить в супружество со старшей дочерью князя А. Г. Долгорукого княжною Екатериною Алексеевною.
24 ноября, в день тезоименитства княжны Екатерины Алексеевны, все высшие чины русские и все иностранные министры приносили ей поздравление как невесте государевой. Обручение назначено было на 30 ноября. Князь Алексей Григорьевич Долгорукий, а с ним и брат его, Василий Лукич, действовали расчетливо.
Еще в августе архиепископ Ростовский, большой приверженец отца фаворита, вошел с предложением в Синод — издать новый закон, чтобы впредь ни один русский не вступал в брак с кем-либо другого вероисповедания, а всех, находящихся в таковом браке, до издания этого закона, развести. Члены Синода готовы были подписать этот закон, кроме одного новгородского архиепископа Феофана Прокоповича. Многие тогда предположили, что это проделки отца фаворита, посредством чего он хотел устроить свадьбу царя с одной из своих дочерей.
Князь Алексей Григорьевич Долгорукий был далек государственных патриотических мечтаний, хотя, действуя один, без помехи, на ум и сердце государя, успел укоренить в нем привязанность к старине, внушить ему отвращение от связей с иностранными державами. Князь же утвердил Петра II в мысли, что родственные связи с иноземным двором были виною первых несчастий его родителя, царевича Алексея Петровича. Не раз и не два, возможно, за семейным столом, старый князь с сочувствием вспоминал о браке царя Михаила Романова с княжной Марьей Владимировной Долгорукой. Хитрые внушения и ловкие намеки, заметил К. И. Арсеньев, произвели вполне то действие, какого ожидал князь Алексей. Петр II в порыве юношеской, необдуманной признательности к своему воспитателю изъявил волю свою на вступление в брак с его дочерью, княжной Екатериной Долгорукой.
Все, все принес на жертву своей мечте князь.
Не вразумил, не смутил его пример Меншикова.
Наступил день обручения, день торжества Долгоруких. 30 ноября, в три часа по полудни начали съезжаться во дворец гости. Лучшему знатоку той поры, М. Д. Хмырову дадим слово, «…вся Москва толпилась на пространстве между Головинским и Лефортовским дворцами, — писал он. — В первом жила государыня-невеста, во втором должно было произойти торжественному обручению ее с императором. Любопытство зевак увеличивалось тем более, что к обручению ждали из Новодевичьего монастыря и вдовствующую царицу-бабку…
(Гости могли) созерцать великолепное убранство Лефортовского дворца, и этот огромный персидский ковер, разостланный посреди залы, и золотую парчу, облекавшую стол, и золотые блюда с драгоценными обручальными перстнями, и богатый балдахин, поддерживаемый шестью генерал-майорами (среди которых был и Джемс Кейт. — Л.А.), и всю раззолоченную свиту, а за нею пернатые шапки Преображенских гренадеров, из предосторожности введенных своим начальником, подозрительным братом государыни-невесты, и поставленных тут же, в зале, с заряженными ружьями.
Обряд начался и окончание его возвещено пушечными выстрелами. Архиепископ Феофан… совершил это обручение. Присутствовавшие стали подходить к руке обрученных. Государыня-невеста сидела потупя глаза, бледная, равнодушная. Жених-император держал правую руку ее и всем давал целовать. Фейерверк и бал закончили торжество. Невеста, жаловавшаяся на усталость, повезена в 7 часов вечера к Головинскому дворцу в карете, запряженной восемью лошадьми, сопровождаемой кавалергардами, пажами, гайдуками, встречаемой почетным барабанным боем караулов.
Днем свадьбы императора назначено 19 января наступающего 1730 года.
Долгорукие ликовали».
Гости, воротившись по домом, рассказывали до тонкостей об увиденном и услышанном. Передавали и слова фельдмаршала князя Василия Владимировича Долгорукого, сказанные вновь нареченной невесте.
— Вчера еще Вы были моею племянницею, — говорил фельдмаршал, — сегодня стали уже моею всемилостивейшею Государынею; но да не ослепит Вас блеск нового величия и да сохраните Вы прежнюю кротость и смирение. Дом наш наделен всеми благами мира; не забывая, что Вы из него происходите, помните однако же более всего то, что власть высочайшая, даруемая Вам Провидением, должна счастливить добрых и отличать достойных отличия и наград, не разбирая ни имени, ни рода.
Слова его примечательны тем, что не все Долгорукие, в том числе и фельдмаршал, были сторонниками брака. Как тут не вспомнить строки из реляции Иоана Лефорта, отправленной из Москвы до обручения молодых, 16 октября: «Готовясь проглотить пилюлю, удаленный от всякого света, он (Петр II. — Л.А.) не знает к кому обратиться…
Дочери (князя А. Г. Долгорукого. — Л.А.) говорят, что если на какую-либо из них падет жребий быть супругою царя, монастырь положит конец их величию. Все Долгорукие с ужасом и страхом ожидают этого брака в той уверенности, что настанет день, когда им всем придется поплатиться за эту безумную ставку; одним словом, этот брак никому не нравится».
Впрочем, объяснить перемену мнения фельдмаршала В. В. Долгорукого о браке племянницы с Петром II может, в какой-то степени, факт, о котором повествует в своих «Записках» П. В. Долгорукий: «Как-то в сентябре (1729 года. — Л.А.), в одну из этих поездок, после веселого ужина, за которым было много выпито, государя оставили с княжной наедине… Петр II был рыцарь и решил жениться». (В скобках заметим, 19 апреля 1730 года, через три месяца после кончины государя, Лефорт, ерничая в отношении несостоявшейся царицы, писал: «Девственная невеста покойного царя счастливо разрешилась в прошлую среду дочерью…»).
