Лев Анисов - Иезуитский крест Великого Петра
«Чтобы иметь более возможность вести удобнее великое дело, — замечает Бурсье, — и составить проекты, которые могли бы быть приняты, Жюбе убедил брата княгини Долгоруковой, князя Голицына, уступить посланнику свой прекрасный загородный дом. Здесь, в величайшей тайне, составлена была записка, доказывавшая духовные и мирские выгоды от соединения церквей…»
Жюбе написал два «мемуара»:
— о иерархии и церковных книгах Московии;
— о способах обращения греков в унию.
Написал он их в то время, когда Верховный Тайный Совет разрабатывал и принимал срочные меры против католической пропаганды. В то время 18 человек в Смоленске, на польской границе, сделались католиками. Едва в Москве узнали о том, их тотчас же схватили и силою заставили возвратиться к русской религии. Один из них был тверже других в католической религии, ему хотели отрубить голову; но наконец и его склонили, подобно другим. Всех их сослали в Сибирь, где оставили, пока не раскаются в своем отступничестве от веры православной и не возненавидят религии католической.
Неудивительно, что в официальных письмах дюка де Лириа, в конфиденциальных, в его «Записках» имя Жюбе не упоминается, как не говорится о миссионерской деятельности самого посланника и его духовника — капеллана испанского посольства доминиканца де Риберы.
А рассказать было что.
Доминиканский монах, папист и ультрамонтан Бернардо де Рибера, находясь в России, написал трактат. При посредничестве герцога де Лириа, он отправил 6 ноября 1728 года первые главы своего сочинения Феофану Прокоповичу, приложив письмо, в котором, хваля ученость Феофана, излагал свое мнение об унии.
«Не стена, но тонкая перегородка разделяет две церкви, — писал он, — те же таинства, почти те же догматы, чисто внешнее различие в образах, соперничество в юрисдикции, которое уничтожится само собою, как скоро Москва займет в иерархии почетное место, так худо занимаемое Византией. И какую бессмертную славу стяжала бы Россия, восстановив на Востоке единство веры».
Феофан Прокопович оставил письмо без ответа.
Герцог де Лириа, со своей стороны, также сделал важный шаг в пользу католической пропаганды в России. 17 марта 1729 года он предложил своему правительству проект возведения капеллана Риберы в епископы, принимая на свой счет его содержание. Его предложение нашло отклик и поддержку в супруге императора Карла VI, которая специально просила его за княгиню Ирину Долгорукую и, в частности, поощряла содействовать расширению прав католического вероисповедания.
Дюк де Лириа держал связь с Римом, о чем не всегда извещал даже госсекретаря Испании маркиза де ла Пас.
Янсенист Жюбе, папист де Рибера и герцог де Лириа преследовали одну цель — установление униатства в России.
Цель оправдывала средства.
Собрание деятелей пропаганды происходило в имении князя Голицына, близ Москвы. Результаты совещания, хотя и не все, сохранились в протоколе. Предположено было восстановить патриаршество в России, будущим патриархом назначить Якова Долгорукого, племянника князя Василия, молодого человека 30 лет, воспитанника иезуитской школы. Перспектива видеть патриархом своего племянника льстила князю Василию Лукичу Долгорукому, и он дал согласие содействовать осуществлению грандиозного плана.
Цель Жюбе была отделить Россию от Греческой церкви, не соединяя вполне и с католическою, и преобразовать ее в Галликанский патриархат.
Аббат успел настолько продвинуть свое дело, что уже начал совещаться о соединении церквей с Феофилактом Лопатинским, Варламом Войнатовичем, Евфимием Колетти и, кажется, с Сильвестром, бывшим епископом рязанским. Евфимий Колетти, по словам Жюбе, был особенно склонен к его предложению, потому что был врагом Феофана Прокоповича, которого не терпели и вышеозначенные лица. Из слов самого Жюбе видно, впрочем, что они не очень поддавались на его предложения и что всех их страшили власть и притязания римского двора. Несомненно только то, что Жюбе был связан именно с теми лицами, с которых начались розыски при воцарении Анны Иоанновны.
Многие из русских священнослужителей, надо сказать, были откровенными врагами Феофана Прокоповича, не скрывавшего своей склонности к лютеранству.
Конечно, можно сомневаться и достаточно серьезно, чтобы эти лица увлекались мыслью о соединении церквей, но весьма можно допустить, что их увлекла надежда на восстановление патриаршества, составлявшего постоянный предмет тайных надежд и мечтаний русского духовенства до самого исхода XVIII века.
Первый кандидат на патриарший престол, ректор Московской духовной академии Феофилакт Лопатинский, ярый противник Прокоповича, говорил в те дни одному из архимандритов с сожалением, что Петр II еще в молодых летах, а наставления доброго, как монархам принадлежит, дать некому.
— А ныне имеется учитель Остерман, — говорил Феофилакт, — а хотя бы он, Остерман, и всегда был при государе, однако в наставлении благочестия нечего доброго надеяться, потому что он лютеранской веры. Надобно бы его величеству о том советовать, да некому. Я б и рад, да не смею. А священному Синоду согласиться невозможно, за тем, что преосвященный Феофан Новгородский и сам лютеранский защитник, и с ними же только знается.
При этом вспомянул Феофилакт и о живущем в доме Феофана Прокоповича иеродиаконе Адаме, что «и Адамего по лютеранским домам всегда бегает, и у генерала Якова Брюса чуть не живет».
— Говорят, будто Брюс не лютеранин, но атеист? — поинтересовался архимандрит.
— Они и с такими знаются, — отвечал Феофилакт.
Противниками Прокоповича в Святейшем Синоде были архиереи Георгий Дашков, которого ласкали Долгорукие, Лев Юрлов и старый, недавно вышедший из опалы, митрополит Игнатий Смола.
Юрлов и Смола, введенные в Синод, примкнули к Дашкову и дружно стали действовать против Феофана Прокоповича. Феофилакт Лопатинский, единственный, кроме новгородского архиерея, ученый член Синода, не пристал к ним, но сделал Феофану большую неприятность, издав в 1728 году, с разрешения Верховного Тайного Совета, труд Яворского — «Камень веры», обличавший те самые ереси, в которых враги обвиняли Феофана Прокоповича.
Про него говорили, что он не признает церковных преданий и учения святых отцов, смеется над церковными обрядами, акафистами, сказаниями Миней и Прологов, хулит церковное пение, а хвалит лютеранские орг!аны, желает искоренения монашества.
Прокоповичу грозило лишение сана, заточение в монастырь.
С тем он смириться не мог. Ситуация заставляла его напрягать в разгоревшейся борьбе все свои силы и всю свою изворотливость.
Против изданного «Камня веры» и его издателя Феофилакта Лопатинского ополчились протестанты в России и в чужих землях. В «Лейпцигских ученых актах» 1729 года, в мае месяце, помещен был на него строгий разбор. В Москве же явилась книга, написанная в виде письма от папского богослова Буддея к некоему московскому другу, против Стефана Яворского.
— Бедный Стефан митрополит, и по смерти его побивают камнями, — говаривал Лопатинский, читая Буддеву книгу.
В разговоре с доверенными лицами он прямо высказывал мысль, что Буддева апология подложная, сочинена Прокоповичем и напечатана друзьями его в Риге или Ревеле.
Феофилакт Лопатинский решил писать ответ Буддею.
Между тем, против Буддея, в защиту «Камня веры» написал сочинение доминиканский монах де Рибера.
Будучи своим человеком у настоятеля Новоспасского монастыря Евфимия Коллега, он передал ему две тетради, написанные на латинском языке против Буддея и просил перевести на русский язык. Евфимий с помощниками взялись делать перевод.
Какие побуждения были у де Риберы к защите Стефана и русской церкви от возводимых на них протестантами обвинений и клеветы? Откуда такая ревность к защите Восточной церкви?
Дело объяснялось видами и расчетами католической пропаганды.
Риму и Сорбонне, которая в это время была увлечена на путь опасной борьбы с папой, поставив авторитет соборов выше папского, важно было низложить Прокоповича.
Виды де Риберы совпадали в данном случае с видами Жюбе и дюка де Лириа.
Более полно понять мысль испанского посланника помогает его письмо от 29 апреля 1729 года, отправленное в Вену к испанскому послу в Австрии Хосе де Вьяне-и-Этилугу.
«Я не разделяю мнения о том, что царь Петр I намеревался осуществить либо содействовать (объединению православной церкви с католической. — Л.А.). Его Царское Величество в большей степени склонялся к лютеранству, яд которого он вкусил в Голландии и в необходимости учреждения которого он неизменно убеждал российский Синод. Помимо прочего, его гордость не позволяла ему смириться с главенством папы и он неизменно стремился стать главою церкви, подобно английскому королю».
