Жизнь и смерть в Средние века. Очерки демографической истории Франции - Юрий Львович Бессмертный
На протяжении последних десятилетий не раз высказывалась мысль, что на XIV в. приходится перелом в общем соотношении мужчин и женщин в Западной Европе в целом и во Франции в частности: на смену нехватке женщин приходит их избыток. Это тезис обосновывался преимущественно увеличением с XIV в. числа вдов[669], что само по себе, как уже отмечалось, не всегда может служить достаточным доказательством. Более надежными данными можно считать материалы сплошного анализа числа живых (или умерших) мужчин и женщин той или иной местности. Так, в описи 1422 г. в Реймсе среди 3175 учтенных жителей индекс пола (т. е. число мужчин на 100 женщин) среди взрослых составлял в одном приходе 90,9, а в другом — 91,7[670]. Сходные цифры известны в первой половине XV в. для ряда немецких городов — Фрейбурга в 1444–1448 гг. (81,9), Нюренберга в 1449 г. (82–85), Франкфурта-на-Майне в 1440 г. (85)[671]. К сожалению, не всегда ясно, в какой мере избыток женщин во всех этих случаях можно считать несомненным фактом, как в Реймсе, где учету подлежали даже временно проживавшие «чужаки» (forains) из подгородних сел, а в какой — следствием временных сдвигов или недоучета низших имущественных категорий.
Рассматривая возможные причины женского перевеса в XIV–XV вв., исследователи отмечали более высокую смертность мужчин. Ее связывали с их гибелью в войнах и восстаниях, а также в ходе чумных эпидемий. Так, Ж. Бирабен обратил внимание на данные по аббатству Сен-Жермен Локеруа (Иль-де-Франс) о захоронениях мужчин и женщин, умерших во время чумы 1349 г. Судя по подсчетам похоронных расходов и завещаниям, здесь было погребено 219 мужчин и 163 женщины[672]. Очевидно, однако, что в этих цифрах можно видеть подтверждение большей смертности мужчин, только если быть уверенным в примерном равенстве их численности с женщинами накануне «Черной смерти». Есть и другие сведения о большей уязвимости мужчин, чем женщин, в период эпидемий в XIV в. Ее констатирует, например, Жан де Венет в 1361 г.[673], она подтверждается некоторыми историко-сравнительными параллелями, хотя и не всеми[674].
Наряду с мнением о переломе с XIV в. в соотношении мужчин и женщин в пользу этих последних, в современной историографии встречаются и иные высказывания. Особенно убедительно возражают против однозначного признания женского перевеса в это время исследователи флорентийского кадастра — Д. Херлихи и К. Клапиш-Зубер. Судя по данным этого уникального памятника, как и ряда предшествующих и последующих ему описей, в Тоскане в XIV–XV вв. не существовало единой тенденции в эволюции соотношения полов. Это соотношение варьировало и во времени (женский перевес в XIV в., мужской перевес в течение первых двух третей XV в.), и в пространстве (в частности, в городах мужской перевес был определеннее), и в зависимости от социальной принадлежности индивида[675]. Лишь на рубеже XV–XVI вв. в Тоскане складывается устойчивый перевес женщин в ряде возрастов.
Против признания единой тенденции к женскому перевесу в XIV–XV вв. выступила также Э. Эннен, ограничивавшаяся, однако, приведением отдельных фрагментарных свидетельств[676]. В этом же духе высказался А. Брез, полагающий, что нехватка женщин в XIV–XV вв., в частности во Франции, бывала столь значительной, что становилась причиной мужского безбрачия[677]. Нехватку женщин постулировали, как отмечалось выше, и некоторые исследователи обычая шаривари — Ж. Шифолё, К. Гинзбург. Сохранение мужского перевеса в Керси после Столетней войны отмечал Ж. Лартиго[678].
Преодолеть существующие по данному вопросу разногласия и получить более адекватные представления о половой структуре в XIV–XV вв. можно было бы, на наш взгляд, при условии более дифференцированного социального и географического анализа. Соотношение мужчин и женщин и продолжительность жизни тех и других не могли не варьировать в зависимости от их сословно-имущественной принадлежности, места их жительства (деревня, небольшое местечко, крупный город и т. п.), давности их поселения, численности семьи, возрастного класса, к которому они относятся, и т. д. К сожалению, в применении к рассматриваемому периоду сделать это по недостатку данных чрезвычайно трудно. Однако иной исследовательский путь явно неправомерен. Первые опыты использования предлагаемого подхода уже известны. Так, собрав данные о 570 жителях Перигора в XIV–XV вв. и выявив различия в их возрастной смертности, А. Игуне-Надаль обнаружила и некоторые отличия женщин. Говорить о них следует из‑за особенностей источников «с осторожностью», подчеркивает исследовательница. Тем не менее можно предполагать, что в целом женщины Перигора умирали на несколько лет раньше мужчин, максимум смертей которых падает на десятилетие между 55 и 65 годами; особенно заметно женская смертность превышала мужскую в возрасте около 30 лет, т. е. в наиболее активный период деторождения[679].
Еще конкретнее наблюдения М. Т. Лорсен. По лионским и форезским завещаниям она констатирует довольно глубокое различие в среде простолюдинов (точнее — более зажиточных слоев крестьян и горожан), с одной стороны, и знати, с другой. У первых в XIV в. наблюдалось заметное превышение числа мужчин над числом женщин (до 129 мужчин на 100 женщин в 1340–1380 гг.). Мужчин становится меньше, чем женщин, лишь после 1460 г. (86,1 мужчин на 100 женщин). В дворянской среде на всем протяжении XIV–XV вв. мужчин было, наоборот, меньше, чем женщин (индекс пола составлял в 1300–1350 гг. — 70,5; в 1350–1400 гг. — 98,3; в 1400–1450 гг. — 85,6 в 1450–1500 гг. — 81,8)[680].
Как показал специальный анализ, в среде простолюдинов Лионнэ и Фореза равно учитывались дети обоих полов (не говоря уже о взрослых). Это же касается и дворян. М. Т. Лорсен связывает различие половой структуры крестьян и горожан, с одной стороны, и дворян, с другой, с повышенной смертностью дворян-мужчин в вооруженных столкновениях XIV–XV вв. и, кроме того, с менее тщательным выхаживанием новорожденных девочек в среде простолюдинов[681]. На наш взгляд, в собранных М. Т. Лорсен данных наиболее интересна общая тенденция: к концу XV в. во всех социальных классах, кроме бедноты (не отраженной в источниках), доля женщин поднимается выше доли мужчин. Совпадая с некоторыми приводившимися выше данными, это дает повод думать, что к концу рассматриваемого периода в южнофранцузских областях, отличавшихся в это время особенно быстрым приростом населения, последний хотя бы отчасти обеспечивался за счет сокращения женской смертности
